и до племяшкиных пятнадцати (которой, кстати, Мила и собиралась оставить всё своё имущество после смерти), мужиках, погоде, жизни вообще, и их жизнях в частности. Так они проболтали до вечера. Попив на ночь чаю с некалорийными сухариками, девушки стали собираться ложиться спать.
Мила сказала:
— Алён, а ведь у меня только одна кровать, на диване спать невозможно, он же короткий и не раскладывается. Придётся тебе ложиться со мной вместе. Не против, а то я могу постелить себе на полу?
— Мил, да ты что, в самом деле, что я изверг, что ли, или стесняюсь тебя? Мы же женщины обе, вроде? — смеясь, проговорила Алёна.
— Тады ладно.
И Мила расстелила кровать. Они обе сходили по очереди в душ. Потушив свет, Мила нырнула под простыню. Которой, по причине жары, укрывалась по ночам. Поболтав перед сном о пустяках, девушки постепенно замолчали.
— Мил, а Мил?
— Что?
— А можно тебя об интимном спросить? — Алёна радовалась, что в комнате темно, иначе Мила могла бы заметить, как она покраснела.
— Ну, спрашивай, — Мила почувствовала, как щёки загорелись, и тоже порадовалась полумраку комнаты.
— А как тебе нравилось спать с твоим? В смысле, какие позы, как вы целовались, что делали?
— Ну, целовались обычно, взасос, с языками. В смысле, классно целовались. Мой-то умел целоваться. Понимаешь, растительности на лице у него было мало, он её убирал редко, так как не росла. И кожа, поэтому была гладкая и нежная, как у девочки. Он этого смущался всегда, но потом забывал, когда мы целовались. Он вообще был нежен со мной. Никогда боли не причинит, цветы носил... — Мила немного помолчала, справляясь с неожиданно подступившими слезами. Потом продолжила: — А в сексе мы, кажется, испробовали всё. И миссионерскую позу, и сзади, и сбоку, и на столе, и на качелях в саду было, я даже в попу давала пару раз, и мне не было очень уж неприятно, скорее наоборот.
— Да-а-а, ты так рассказываешь, мне даже завидно стало. Ведь мой только в первые годы был ласков, а потом от него слова нежного не дождёшься, пьяный стал приходить, вернее навеселе, а от него духами чужими несёт. А я дура была, из-за сына прощала всё. А когда я как-то домой пришла пораньше с работы, а там он кувыркается, да не один, а аж с двумя шлюхами, то я и не выдержала — выгнала его. Он приходил, прощения просил, только я послала его подальше. Он потом ещё ходил, сыном отговаривался, я к сыну пускала его, но потом гнала. Гнилой человек. Правда, трахать умел! Что он со мной делал, когда хотел! Я выла, орала от сладости... Но последние года два мы только в попу и делали, он отговаривался, что второго ребёнка пока не надо, поэтому кончать будет в попу. Прости за подробность, только месяца два как не хожу с прокладкой для попы, дырочка только упругость приобрела!
Они расхохотались. Девушки ещё поговорили о сексе, об ощущениях, видно было, что они обе любят секс, но сейчас «голодные».
— Ладно, Алён, давай попробуем заснуть.
— Ага. Давай.
И девушки замолчали. Мила лежала и думала о прошедшем разговоре. Он заставил её возбудиться, и теперь она не знала, как выйти из этого. С течением времени возбуждение не спадало, наоборот, только становилось сильнее. Протянув руку к лону, Мила потрогала его. Складывалось такое впечатление, что её ночные трусики пропитались влагой насквозь. Прикосновение отозвалось сладостью внутри. Так, что Мила вздрогнула. Быстро посмотрев на соседку по кровати, она убедилась, что Алёна вроде уже спит. Тогда Мила приспустила трусики и коснулась снова своего местечка. Дрожь пробежала по её телу. Мила закусила губку, чтобы не застонать. Пальчики начали играться с лоном, дразня его, касаясь клитора, проникая на небольшую глубину внутрь. Ощущения нарастали, такие, что пришлось закусить угол простыни-покрывала. Мила уже вставила два пальчика внутрь себя и просто двигала ... ими в хлюпающей киске. Вдруг чужая рука легла на её руку. Мила похолодела.
—
