взялась, девочка, — мрачно проговорил Волк, не выпуская соломинки из уголка рта.
— Я справлюсь... — прошептала Алессия, убирая пустую бутылку, и поглаживая жесткую, засохшую гривку малыша, — должна... Я не могу позволить и ему умереть...
Весь вечер девушка провела, устраивая коз — ища кусочки земли, где трава оставалась не вытоптанной, чтобы тем хватило еды. Доить их тоже оказалось пыткой, они вели себя так, словно были ослами, а не козами. Но сноровкой и терпением ей удалось справиться и с этим. Малыш, было заснувший после еды, вскоре снова проснулся, испачкав матрас жидким, кисловатым стулом. Принеся ведро воды и охапку соломы, она принялась обтирать его, в то же время боясь, как бы не простудить. Тот лишь слабо дергался, и пытался сосать ее руки, показывая, что снова голоден. Смешав молоко в бутылке, она снова покормила его.
Лагерь тем временем жил обычной жизнью — пахло солдатской похлебкой, дешевым вином, разговоры и смех, подогреваемые градусом, становились все громче. Этого времени дня Алессия боялась больше всего. В последние недели, она взяла за привычку прятаться где-нибудь, пока солдаты не разбредутся по своим палаткам, и только потом вылезала из своего укрытия, чтобы перехватить остатков еды и помочь с уборкой старой Хельге, готовившей для этого подразделения. Сейчас же, кормя жеребенка, скорчившись возле своей повозки, она была у всех на виду и испуганно озиралась на каждый взрыв грубого смеха.
— А вот и наша Замарашка, — несвязно протянула та самая рыжая девица, издевавшаяся над ней. Алессия не знала ее до войны, но девушка была из ее народа, и ее злобное отношение тем более ранило, — как твое гадкое отродье поживает? Не сдох еще? — и она пьяно захохотала.
— Не лезь к ней, Руфина, — подошел к девушке один из солдат, — пойдем лучше со мной, красотка, — он обхватил ее сзади за талию, и смачно чмокнув в шею, бесцеремонно полез руками в ее полурастегнутый корсаж. Руфина, не смутившись, лишь еще больше прогнулась в его руках, трясь задом о его чресла.
— А может и ее с собой возьмем? — ухмыляясь, жарко зашептала девица, бесстыдно выставляя на показ свои небольшие наливные груди с вытянутыми сосками.
— Тебя меня одного мало, чертовка? — загоготал солдат. Потом взглянув на Алессию добавил, — Кому нужна эта деревяшка? Да и если правда то, о чем шушукались возле костра, мне моя голова еще дорога.
— Ерунда все это, — вырвавшись из его рук и даже не потрудившись прикрыться, зашипела Руфина, — не верю я в эти сказки. Да что в ней такого, чтобы приглянуться ему?
— Ну, не кипятись, не кипятись, мой котеночек, — снова ухватил ее солдат, прижимая к себе и впиваясь губами в ее гневно сжатый рот, — пойдем, киска, я горю от нетерпения, мой дружок соскучился по твоим мокрым пещеркам. Вер продул в кости свою Тану, так что я, как настоящий друг, предложил ему присоединиться к нам. Ты ведь не против, киска? Вдвоем то мы сумеем удовлетворить твои неуемные аппетиты
Руфина нехотя, кинув полный злобы взгляд на Алессию, дала себя увлечь. Лагерь понемногу затихал. Солдаты шумной гурьбой расходились по своим палаткам, ведя с собой притворно упиравшихся, полупьяных девушек. Вскоре воздух наполнился страстными вскриками, приглушенным пыхтением, а через время и вовсе все затихло, погружаясь в ночную тьму. Алессия, крадучись, пробралась к затухающему костру. Хельга сухо кивнула ей на котелок с остатками похлебки. Быстро покончив с ней, девушка привычно стала помогать старухе. Та хоть и была груба, но не была жестока, нагружая девушек работой. Говорила она редко и только по существу, и этим даже нравилась Алессии — ей совсем не хотелось ни с кем разговаривать. Марта как-то попыталась сблизиться с ней, по-матерински выспрашивая ее о том, что с ней случилось, но Алессия слишком отвыкла от доброго отношения, и оттолкнула ту своей угрюмостью.
Закончив с работой, Алессия вернулась к повозке, где
