Мы познакомились с ней на море.
Прочтешь — «познакомились на море» — и сразу думаешь о курортных знакомствах: кафе, коктейль, черные очки... В нашем случае было все не так. Были море, берег, скалы. Были палатки. Много солнца и песка. И много тела, глянцевого, просоленного тела, обугленного солнцем в шоколад.
Мы отдыхали «дикарями» — я и Юля, моя жена. Она была на этой должности всего пару месяцев, и я до сих пор не верил, что могу вволю облизывать это чудо, обаятельное и застенчивое, как смешарик Ёжик. Я ее так и называл: Ёжик. У нее и прическа была под стать: короткие прядки, торчащие копной в разные стороны. Морская соль делала их совсем-совсем твердыми, как у настоящего Ёжика. От природы они были у нее русые, но я красил их в ярко-оранжевый цвет, а Юля терпела, потому что мне так очень нравилось. Красноголовой Юле, девочке-спичке, девочке-апельсинчику хотелось все время ерошить волосы и думать о ней, что она не застенчивая неженка, а озорница и хулиганка, гроза ласточкиных гнезд.
Обосновались мы прямо на берегу, в тени глинистого обрыва. Здесь купались в основном такие же, как мы, «дикари» — их палатки стояли длинным рядом, уходящим за поворот берега. По вечерам они горланили под гитару «Я солдат», «Осень» и «Земля в иллюминаторе».
На второй день, когда мы накупались (я не смог уговорить Юлю снять купальник) и лежали в палатке, глядя на голубой треугольник неба — в него вдруг всунулась мокрая голова:
— Ребят, у вас не будет открывачки консервной? Извините за вторжение... А то у нас сломалась... «бычки в томате», такая банка, прям из титана... — смеялась голова.
— Поищем.
Я привстал, косясь на нее. Темный профиль переходил в голую сиську, свисавшую на фоне неба.
— Марька, не приставай к людям, — донеслось снаружи.
— Да ладно, они хорошие, — крикнула голова, отвернувшись. — Вы ведь хорошие, да? — спросила она у нас.
— Очень. Вот, — я протянул Марьке «открывачку».
— Круто как. Здорово! Спасибо! — крикнула она и умчалась, мотнув сиськой.
Через минуту она снова была у нас:
— Ребят! Вот ваша открывачка! А вы новенькие, да?
— Смотря как посмотреть, — сказал я. — В каком-то смысле и очень даже старенькие... Давай к нам, будем знакомиться.
— Ахахаха!..
Нагнувшись, Марька влезла в палатку.
— Ой, а вы классные! Я думала, ты младше, а ты такой взрослый, солидный... А ты красивая такая! Рыженькая, прям как солнышко. Ааааааа!!! Вас как зовут, ребята?
— Ээээ... я Андрей, а это Юля, — сказал я. Я немножко офигел: Марька была совсем голой. — А тебя?
— Меня... а вот у ребят спросите. Серыыыый! Серенький! — заорала она, высунувшись наружу. — Меня как зовут?
— Тебя, Марька, зовут Марькой. Это всем известно, — отозвался невидимый Серый, подходя к палатке. — Ты наша Марька. Привет, чуваки! — сказал он, сунув голову к нам в палатку. — С новосельем! Вечерком выходите к нам: мы тут костер будем жечь, всякую дичь готовить... Мамонтов там, ихтиозавров, ну и такое разное...
— Придем, — пообещали мы.
— Ураааа!!! — Марька хлопнула в ладоши.
Ее сиськи, изобильные, как у индийских шакти, подпрыгнули вверх, и потом долго колыхались туда-сюда.
***
Она казалась обыкновенной восторженной девчонкой, Юлиной ровесницей, если не считать того, что на ней не было одежды. Никакой. Никогда. Ни плавок-купальников, ни блузок, ни платьев, ни даже обуви. Марька жила голышом, как зверь.
Вечером, когда мы подошли к костру, там шла игра. Нам с Юлей вручили карты, будто были давно знакомы с нами.
Было не до нас: азарт кипел, как кипяток, подогретый языками костра. Как-то быстро и незаметно мы увлеклись, как и все, не зная, с кем играем и на что. Марька была здесь же. Она почему-то не играла, а просто сидела по-турецки, вывернув наружу пизду, мохнатую, лилово-бронзовую, как мидии на берегу. Глаза ее то и дело зыркали в нашу сторону. В каждом из них плясало по языку пламени.
По мере того, как темнело небо, огонь
