Если сведет нас судьба тет а тет, Встретим любовь небывалую, Ты мне устроишь потрясный минет, Я тебе куни пожалую!(Эдуард Зайцев)Имя этой истории — миллион. Но было в ней и что-то единственное, прекрасное, неповторимое. И главное: в ней нет ни капли вымысла. А случилось вот что. В том далеком 1957 году проходил я курсантскую практику на одном из крейсеров Балтийского флота. После месячного плавания по бурным, мутноватым волнам неспокойной Балтики, которую мы между собой называли «Болтушкой», зашли мы в нашу базу, находящуюся в Лиепае. Болтаться по морю всем порядочно надоело, к тому же нас молодых постоянно манил к себе этот загадочный берег. До чертиков хотелось окунуться в волшебные звуки вальса, прижимая к себе таинственную девичью грудь. Помнится, как Тур Хейердал писал в своем «Путешествии на «Кон-Тики». За точность слов не ручаюсь, но запомнилось, как он вспоминал следующее: «В первый месяц плавания мы говорили о женщинах в ироническом тоне, во второй — вспоминали с нежностью и любовью, а по истечении третьего месяца мы просто зажимали в кулак наше мужское естество, вспоминая о прекрасной половине человечества со злобой, а порой, и ненавистью за то, что их рядом нет». Конечно, моряка, как и космонавта, совершающего длительное плавание или полет в космосе в этом вопросе трудно не понять, сходящего с ума от длительного воздержания. Впоследствии мне не раз приходилось слышать и от друзей-подводников, по шесть месяцев не вылезающих из своих автономок. Ну, скажите, кто из сухопутных крыс сейчас, косо смотрящих на флот, может понять, как здоровые мужики, находящиеся в стальном корпусе корабля или в чреве подлодки, решают свои сексуальные проблемы вдали от любимых жен? Да и молодым женам, только что вкусивших все прелести любви, тоже было не сладко, запирая на длительный срок на незримый замок свой женский аппарат, накладывающий табу на доступ посторонним лицам. Об этом тогда у нас не писали и предпочитали говорить шепотом. А сколько семей тогда развалилось в угоду идее службы только Отечеству в ущерб общечеловеческому чувству любви к женщине.Одним словом, сойдя на берег, я испытывал только одно желание: как можно быстрее подержаться за бабу. Пошло? Может быть. Но мне хотелось этого страстно, переполняя через край чашу моего терпения. И если учесть, что я боялся, как бы эта «Аморалка» не стала известной моему начальству, что автоматически означало бы конец моей еще не начавшейся карьере, но плотское чувство оказывалось сильнее, которое постоянно твердило: «Иди в Дом офицеров флота! Там хорошие, одинокие женщины, с нетерпением ожидающие своих мужей, которые, наверняка пожалеют бедного курсанта, поймут и не откажут». И голос пола победил голос разума: Я пошел в ДОФ... Дом офицеров меня разочаровал. Тут жалось к стенам несколько пар, а в центре зала какой-то капитан третьего ранга плавно вальсировал с женщиной постарше его, но очень красивой, одетой в модное в то время черного цвета бархатное платье с глубоким декольте на груди и высоким, почти до пояса, разрезом сзади так, что при движении женщины представлялась мгновенная возможность лицезреть краешек ее тонких, зеленого цвета трусиков. Для него она выглядела староватой. Создавалось впечатление, что капитан третьего ранга, замаливая какой-то служебный грешок, просто выполняет приказание своего командира, танцуя с его женой, но мне она казалась недосягаемой королевой. — Что? Невезуха? — кто-то сзади дотронулся до моего плеча, когда я получил отказ от этой красавицы, пригласив ее на очередной танец. Это был штурман с нашего корабля старший лейтенант Васильев, который тоже пришел «прошвырнуться» в ДОФе. — Да-с. Маловато баб-с... — пояснил я. — Не ту пригласил... , — ухмыльнулся штурман. — Почему? — Она же под контролем. Это жена командира нашей дивизии. Он в заграничной командировке, вот и
