как загнанный медведь. А я сидела, забившись в дальний угол гардеробной, и беззвучно рыдала от страха. К груди я все еще прижимала свою сумочку. Телефон... меня вдруг осенило. Я вынула телефон и дрожащими пальцами набрала номер Шурика — он, конечно, записал его мне на бумажке, но каким-то совершенно непостижимым образом я его запомнила.
— Да? — слышно было плохо, где-то рядом с ним что-то резали болгаркой, сверлили и забивали молотком.
— Саша, мне страшно... он меня убьет... — прошептала я в трубку.
— Яра? — его голос вдруг стал мрачным. — Называй адрес, я сейчас приеду...
Я продиктовала адрес, отключила телефон и зарылась в кучу одежды. Хоть немного времени...
Вдруг за дверью стало тихо. Потом папа буквально взвыл: «Кто?!» Потом глухой удар. И ручка двери гардеробной медленно опустилась вниз. И тихий стук...
— Яра, выходи, все в порядке, — голос Шурика звучал спокойно и умиротворяюще.
— А... папа? — я открыла замок и робко выглянула в комнату.
Картина, представшая моему взору, была из разряда маслом — папа сидел на кровати, красный, как свекла, рядом с ним копошилась мама, с периодичностью раз в три секунды поднося к его носу ватку с чем-то, похоже, совсем неприятно пахнущим, потому что папа кривился и отворачивался, а в дверях, разглядывая раскуроченную лутку, стоял Егор, сложив руки на груди.
— Не беспокойся, я аккуратненько, — улыбнулся Шурик и подал мне руку.
— Гаденыш... — выдохнул папа, но уже не так зло, как он кричал на меня.
— Егор, — мрачно протянул руку братишка.
— Шурик, — не менее мрачно ответил мой спаситель.
— Предлагаю всем спуститься в столовую, — проговорила мама, когда папины щеки стали не такого свекольного цвета.
Папа смотрел на Шурика угрюмо, но явных признаков враждебности не проявлял. Да и на меня он теперь внимания не обращал. Это хороший знак.
Мы спустились в столовую, при этом Шурик помогал папе идти. Папа и от помощи не отказался. Зато Егор дулся все сильнее.
А мама вдруг порозовела и защебетала, как птичка. Она порхала вокруг стола, уставляя его всякими салатницами и конфетницами, чашечками и блюдцами, вазочками и розеточками для варенья, печенья, вчерашнего торта, который в клубе так никто и не попробовал.
Шурик смотрел на все это великолепие, и его светло-карие глаза (только сейчас рассмотрела) буквально лезли из орбит.
— Сашенька, что вы будете — чай или кофе? — разливалась трелями мама.
— Ч... кофе, — кивнул мой смущенный великан.
А Егор чернел, как туча перед грозой.
— И кто же тебе этот... человек? — громко и с многозначительной паузой спросил папа.
Я посмотрела Шурику в глаза. Он кивнул.
— Друг, — я перевела взгляд на лицо папы. Наверное, вид у меня был совсем отчаянный.
— Почему ты нас раньше не познакомила? — продолжал допрос наш домашний генерал.
Я шумно выдохнула — врать и изворачиваться бесполезно, папа фальшь чует буквально носом. Благодаря этому, а еще привычке сначала бить, а потом спрашивать, кидать его никто не решается. И именно поэтому его бизнес в свое время прогорел по естественным причинам — изменение структуры рынка, отмирание сегмента магнитных аудио и видеокассет и их замена компакт-дисками, а позже дивиди, блюрей, а потом и вовсе всяким мобильным контентом на не пойми каких носителях. Чем занимался папа сейчас, доподлинно мне известно не было, но, судя по тому, как всякий раз мама понижала голос и благоговейно закатывала глаза, говоря о его «партнерах» и «друзьях», это была деятельность на самой границе закона, а, может, уже и с заступом.
— Потому что мы познакомились только вчера вечером, когда я ушла из клуба, — ответила я и зажмурилась.
Почему-то мне казалось, что сейчас... вот прям сейчас... тяжелый папин кулак опустится на мою многострадальную голову. Зато можно не бояться бродячих собак...
— Яра шла одна по темному парку, — вдруг прервал мои скорбные мысли бархатистый
