лицо Ирины.
— Что случилось? — спросил он.
— Ты кричал. Мне стало страшно. Я пыталась разбудить тебя, но ты не просыпался. Я испугалась. Очень.
Оглядевшись, Борис сел. Прогоняя остатки сна, потряс головой и сказал:
— Да уж. Приятным этот сон не назовешь.
— Что тебе снилось?
— Крейсер «Аврора».
— Дурак, — Ирина улыбнулась.
— Как я вчера себя вёл?
— Нормально. Правда, ты чуть не поделился мной с Олегом...
Борис Игнатьевич напрягся.
— Расслабься. Если честно, меня эта ситуация даже позабавила. Хотела бы я посмотреть на то, как два синих в хлам мужчинки пытаются овладеть КМС по кикбоксингу. Кстати, кто-то вчера грозился гулять меня по набережной и прилюдно трогать за попку. Не помнишь, случайно, кто бы это мог быть?
— Случайно не помню, — сказал Борис, — но догадываюсь.
Они гуляли по набережной, и Борис гладил Ирину по её упругой заднице. Прохожие оглядывались, девушка улыбалась. И пьяный фотограф бесплатно фотографировал странную пару у памятника даме с собачкой. Ирину подле дамы, а Бориса Игнатьевича возле собачки. Им было хорошо вдвоем. Борис Игнатьевич радовался, как ребенок, и болтал без умолку, без остановки. Ирина слушала его и поправляла:
— Только не Монэт, а Монэ.
— Французы!!! — корчил рожу Борис, — всё у них не как у людей. Ну, какого, спрашивается, писать в слове букву, если её там нет?
Ирина смеялась над наивностью Бориса, покупала ему пиво и, разглядывая вывески на украинском языке, спрашивала, что означает то или иное слово. Борис переводил. Ирина опять смеялась:
— Мне, наверное, легче выучить китайский, чем понять украинский.
День пролетел незаметно. Наступил вечер. Ирина проголодалась. После ужина они опять гуляли по набережной. Она любовалась отражением ночного города в море и удивлялась шепоту звезд. Он, не замечая её удивления, что-то рассказывал о съёмках «Неуловимых», о том, что когда-то, в юности, работал грузчиком вот в этом магазине, объяснял ей значение слова кнехт и фотографировал её. Кнехт был большой и желтый, для швартовки океанских лайнеров. Она, широко расставив ноги, сидела на нём, смеялась в объектив и сквозь смех пыталась оставить в своей памяти южный город.
Ей нравилась эта ночь. Ему нравилось, когда она смеётся.
— Не переживай, я приеду ещё. Ты классный.
****
— Что приуныл, болезный? Или влюбился? Не ссы, вернется твоя малолетка. Как пить дать, вернется, — сказал Олег, провожая самолет взглядом. — Ты ж у нас орёл. Правда, слегка покоцанный...
— Мне никак не дает покоя одна твоя фраза, — задумчиво произнес Борис.
— Какая именно? Я их в день штук по пять выдаю... ну, ещё иногда и ночью... если сплю крепко.
— Ну, та. Позавчера. Про дождь золотой. Помнишь?
— А что не так-то?
— Как-то прозвучала она у тебя...
— Как?
— Неоднозначно. Такое впечатление, что ты что-то от меня скрываешь.
— Ты уверен, что хочешь знать об этом?
— Уверен. Колись, давай.
— Ну, как знаешь. Только я тебя предупреждал...
— Не тяни вола за яйца, ковбой недоношенный. Говори.
— Помнишь?... ну, когда ты отправил меня её встретить?
— Ну, отправил. И что?
— Да представляешь, когда мы шли к машине, я ей говорю, мол, ссать хочу, а она мне: «Какое совпадение! А я пить».
— И что?
— Что-что? Нассал я твоей бабе в рот. Прямо посреди той аллеи нассал.
— Йо-хоу!!! Люблю женщин без комплексов, — прокомментировал ситуацию молчаливый друг Бориса и, издав победный клич индейцев племени сиу, затих. Наверное, чтобы не раздражать бесцеремонностью своего хозяина.
