Эта дивная история произошла со мной, когда мне было 18 лет. И ей.
О существовании наших родственников в Тимашевске я имел смутные понятия. Вполне даже не убежден, какой это регион. В общем — какая-то Кубань. О дяде Мише и тете Оле у нас отзывались почтительно, но на дистанции.
Дело в том, что Михал Иваныч был какой-то засекреченный спец. Он часто ездил в разные страны Азии и Африки, и там «обслуживал оборудование». Только сейчас я понимаю, что, скорее всего, он занимался помощью нашим братьям по разуму по военной линии.
Но у них всегда было, что называется, ол инклузив: дом с садом, шестая «Лада». Отдыхать они ездили обычно на Черное море. А тут взяли и приехали к нам в Питер с культурной программой. Точнее, приехали не все: Иваныч подорвался опять куда-то, не то в Ливию, не то в Ирак — а приехала Ольга Николаевна и их дочь Лиля. Лилиана.
Я как раз пришел с практики после 1-го курса. Стоял август. В Ленинграде было еще лето. Зайдя в двери гостиной, я остолбенел.
Рядом с моей маманей сидела девушка с точеными чертами лица, круто обозначенными скулами, прямым небольшим носиком, полными розовыми губами. Ее плечи украшали роскошные светлые вьющиеся волосы. В аккуратных ушках были золотые серьги. Настоящий кубаноид женского полу! Краса и сила Державы!
Все лицо моей троюродной сестры Лилианы дышало внутренним достоинством. Но было еще одно Достоинство, заставившее меня задрожать.
У Лилианы были громадные для ее метр-шестьдесят-пять груди. Два огромных арбуза, выпирающих из достаточно стройного, надо сказать, тела.
«Боже мой!» — подумал я, и не знал, куда убрать глаза. Я был еще девственником, и очень стеснялся проявления своей сексуальной похоти. Я, признаюсь, лет с 12 рассматривал картины старинных мастеров в Эрмитаже и Русском музее, особенно и длительно задерживаясь у полотен, где были роскошные розовые бабы в неглиже.
Мой хуек в таких случаях поднимался, Куперова жидкость заливала труселя. Но я никогда не дрочил! Санкт-Петербург — город трех революций, культурная столица, и я себе такого не позволял.
Я вообще был уверен, что онанизм — это то, чем я занимаюсь: т. е., возбуждение. Словом, я же был очень домашним мальчиком. И не забывайте, на дворе стоял 1986 год.
Однажды я опять пришел домой, открыл своим ключом, и услышал, что в ванной льется вода. В прихожей стояли тапки матери и двоюродной тетки, их сумок а «гостевые» вьетнамки Лилианы отсутствовали. Я резонно понял, что Лиля в доме одна — и сейчас в ванной.
«Это мой звездный шанс!» — подумал я. Тихо, на цыпочках, в одних носках, я прокрался на кухню. А у нас, в старом доме 1913 года постройки, в ванной есть световое окно, выходящее на кухню. Оно очень высоко, но я был не маленького роста — 185 — и, поставив табурет, поднес лицо к матовому стеклу, в котором было несколько надломов, отлично доставлявших вид изнутри. Впечатление было такое, как заглядываешь в дверной глазок.
Я иногда смотрел и за мамой, но очень быстро и без затей. Она мне как-то не доставляла.
Но на этот раз! Лилиана сидела в ванне, наполненной пенной жидкостью. Ее мокроватые волосы были собраны в пучок и слегка потемнели. Ее гигантские, бело-розовые груди стояли над водой. Это был, наверное, 8-й размер. Соски розового цвета были напряжены и выпирали.
Левая рука Лилианы лежала на бортике ванны, а правая была погружена в воду с рожком от душа. На глазах моей троюродной сестры стояла шальная улыбка.
«Господи, что она там делает?!» — обалдел я от такойдикой картины. И свалился с грохотом с табурета!
В ванной послышался нечеловеческий вопль:
— Бляяядь!
Я застыл на полу в нелепой позе, а через секунду надо мной уже стояла обнаженная восемнадцатилетняя девушка с громадными грузными сисярами, облитая водой и пеной. Она моментально наступила своей босой ножкой 38-го где-то размера мне на область паха.
За эту секунду я успел увидеть очень много. Я понял, что у
