Фауст, чтобы вредить мне, оживляет мои шедевры и пускает их гулять по свету! Он не может одолеть меня — и хочет низринуть мое творчество, мои сокровища, плод векового труда и вековых мучений! Хочет сделать из вечного — тленное, хочет превратить идеал в жалкое тело, набитое костями, кровью и трижды жалкой душонкой... Какая может быть душа у статуи? Думаешь, даром ее тянет корчить из себя статую на бульваре? Я сделал Сильвию — ибо ее имя Сильвия, а не Майя, как прозвал ее воришка Фауст, — я сделал ее еще в пятьдесят восьмом году. Это было чудо, чудо жизни в вечном металле! Я сделал то, чего не смог сделать Фауст — я остановил мгновение... но он украл его! Десять лет назад он украл мой шедевр, похитил его, как трижды гнусный вор — и оживил, превратив в куклу из мяса и костей. Это он сжег мои реторты, это он убил моего Голема, он... он..._____________________________*Мефистофель. — прим. авт.Я застыл, не зная, чему верить, — а старикашка, заговорив мне зубы, вдруг ловко метнулся к Майе — и, прежде чем я успел поймать его, ткнул в нее жезлом, выпалив какие-то слова. Майя страшно закричала — и крик ее вдруг оборвался, будто его выключили, нажав кнопку.Во мне разлился жуткий холод... — Опять придется работать над позой, — бормотал Бецман, уткнув свой жезл в окаменевшую Майю. Жезл сверкал голубыми искрами.Опомнившись, я подскочил к нему: — Если ты ее сейчас же не оживишь, старый пе...Но зал вдруг полыхнул голубой молнией — и отошел в никуда.Последнее, что я помню — досадливый оскал старика, скривившего рот, будто его допекла назойливая муха.***... Очнувшись, я увидел над собой резкий профиль Фауста. — Ну? Живой? — прокукарекал он своим петушиным голосом, глядя на меня. — Ёееелы-палы, как же болит голова... — простонал я, ибо голова трещала так, будто я всю неделю отмечал Новый год. — Раз болит — значит живая, — резонно заметил Фауст, протягивая мне руку. — А что, разве... разве Бецман не превратил меня в статую? — спросил я, с трудом поднимаясь на ноги. — Я наложил на тебя охранное заклятье. Такое же заклятье было на Майе, — но старик, видимо, проник в ее сны и выпытал его. Он научился это делать, кажется, еще при Абдуррахмане Гренадском. — В сны? Хер его дери — а ведь он и мне снился! Позапрошлой ночью... И, кажется, когда-то в детстве... Тогда ведь тоже была какая-то статуя — или мне приснилось? Черт подери... — Позавчера на тебе не было никакого заклятья, и старик зря перевел пригоршню философских камней. Я знал, что он лезет в чужие сны, как крыса в чулан, и менял Майе заклятье каждый день. Но вчера не успел... Однако же и мы не без козырей! — Фауст возбужденно смотрел на меня, потирая руки. — Я знаю, ты нашел контрзаклятье? Молния? — Молния? Какая молния? Ааааа... — Я догадывался. Сам Заратустра заклинал этот жезл молниями на горе Арагац, в адскую грозу, когда сквозь трещины в небе зияли колеса мироздания. Его жезл насыщен силой голубых молний... Но — сатана тебя дери! — как тебе удалось вызвать молнию? У тебя что, был философский камень? — Нечто вроде, — ответил я, наконец поняв, что к чему. — Слушай-ка! У меня есть одна идея... — Тсссс! Погоди.Фауст встал и внимательно осмотрел комнату, куда перенес меня.Это была обыкновенная комната с кроватью, мебелью и ноутбуком, зависшим на сэкситэйлз. ру. Проделав какие-то пассы по углам, Фауст вдруг сгорбился, налился кровью, задрожал — и его скрюченные пальцы выхватили из воздуха черную ворону, которая немедленно рассыпалась пеплом в его руке.Похолодев, я смотрел на него, — а он с шумом выпустил воздух, приняв свой прежний вид, и проскрипел мне: — Так и знал, что старик подошлет шпиона. Но теперь вроде бы чисто. Рассказывай!И я стал рассказывать, так и не решившись спросить у него, врал ли Бецалель, когда говорил, что Майя — статуя...***В 16 часов
