глазами и прикушенной от усердия губой. На его висках вздулись вены, и я понимал, как ему трудно не всадить свой инструмент в эту тугую попку до упора. От этого зрелища мой член стал резко наливаться, и тогда я резко подался назад, попуская его головку через свой сфинктер. Задницу обожгла резкая боль, которая тут же прошла. Семён резко выдохнул, открыв глаза и посмотрев на моё улыбающееся сквозь боль лицо.
— Сумасшедший... — прошептал он и продолжил движение вперед. Теперь член двигался проще, и дойдя почти до конца двинулся назад. Когда он почти вышел, я снова подался на его болт. Да, боль была, но уже лишь бледное подобие той, что случилась раньше. Снова назад и вперед, резко и до упора. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я перестал замечать боль, она растворилась в яростном наслаждении. Я все сильнее насаживался на член Семёна, а он все резче в меня входил, ловя мои стоны своими губами.
— Глубже... Ах... Сильнее... Да!... Да! Так! — уже шептал я растворившись в болезненной эйфории, которую мне дарил его огромный болт, распахивающий мою дырочку. В какой-то момент он просто поставил меня раком и начал яростно долбить меня частыми очередями.
— Я сейчас кончу — хрипел он, но я просил его не останавливаться и он продолжал насаживать меня неистово и иступлено, забивая в меня свою елду и ревя от страсти.
— Кончаю — уже закричал он, вынимая свой, еще более толстый, чем всегда член почти до конца, и резко в меня всаживая по самые яйца. От его жестких движений я тоже начал кончать и мы слились в безумном, диком оргазме...
***
Когда я вечером приехал к родителям на квартиру к Марине, видок у меня был тот еще. Расцарапанный щетиной подбородок и шея, прокушенная в оргазме мочка уха — всё это я объяснил кустом шиповника у подъезда, который я по природной неловкости познакомил со своим лицом. И главное, что я старательно скрывал дома, но не смог скрыть от взгляда прохожих — это странная походка, которой понимающе улыбались некоторые мужчины по дороге.
