Эта история произошла в моей далекой юности. Сколько мне было лет, не скажу, скажу только, что был я тогда еще безусым юнцом. Мы с отцом поехали навестить его родню в какую-то тмутаракань. Ехали три дня в поезде, сошли на маленьком полустанке. Председатель колхоза, в котором жила папина родня, прислал свой «ГАЗ-69» с шофером встретить нас.
Дорога шла через лес. Шофер дядя Федя уверенно вел машину по грязи и колдобинам, стараясь не съехать в колею, набитую лесовозами. Мотор натужено гудел, и вдруг неожиданно заглох. Дядя Федя выругался, вышел из машины, открыл капот.
— Пи*дец! — резюмировал он. — Трамблер полетел. Крышка треснула.
— Запасного нет? — спросил папа.
— Если бы...
— И что делать будем?
Это сейчас есть мобильные телефоны, можно позвонить, вызвать подмогу, а тогда...
— Много не доехали? — поинтересовался папа.
— Километров пятнадцать.
Сгущались сумерки, близилась ночь.
— Вот что, — сказал дядя Федя. — Тут в километре отсюда заимка. Старушка там одна живет. У нее заночуем. А утром я в деревню сбегаю за подмогой.
Мы подхватили чемоданы, и дядя Федя повел нас через лес. Вскоре мы вышли на поляну, на которой стояла маленькая приземистая избушка и несколько дворовых построек. Почти совсем стемнело. В окошке избы горел свет. Дядя Федя вошел в сени и кивком пригласил нас за собой. Из сеней мы попали в комнату, единственную в избе. К потолку была подвешена керосиновая лампа, за столом сидели пожилая женщина и девчонка.
— Здоров, баб Нюр! — выпалил наш провожатый.
— Здравствуй, Федя. Чегой-то ты на ночь глядя?
— Машина сломалась. Переночевать пустишь?
— Вас троих?
— Ага.
— Да где ж я вас положу? Внучка, вона, к мине погостить приехала. А кроватей у мине тока две.
— Ничего. Мы с Николаем (так звали моего папу) на сеновале ляжем. Все равно я с рассветом в деревню пойду. А уж паренька пристрой как-нибудь.
— Ну ладно. Садитеся к столу, сейчас ужинать будем.
Баба Нюра поставила на стол чугунок с картошкой в мундире, плошку сметаны и кувшин с молоком. Папа достал из своего багажа поллитровку и банку консервов. Взрослые выпили, и девке тоже налили, при этом она украдкой показала мне язык. Собственно, это сначала в тусклом свете керосиновой лампы я принял ее за девчонку, а приглядевшись, понял, что это уже девушка лет девятнадцати. Девушку звали Зина. Плотненькая, рыжеволосая, с веснушками на лице и с двумя косичками. Узкий сарафан вырисовывал её маленькую грудь, облегал талию и весьма аппетитную попку. Из-под подола торчали сбитые до ссадин коленки.
Поужинав, стали укладываться. Папа с дядей Федей ушли на сеновал, баба Нюра принялась стелить постели.
— Вот тута, обои ляжете, — сказала баба Нюра, закончив стелить на большой металлической кровати.
— Чего?! — возмутилась Зина. — Мне с ним спать?
— Ну не на пол же мне его класть. Дует, щели вона какие! Мышь пролезет. Ничего, валетом ляжете, ночь переспите. А то хошь, со мной ложися. Тока у мине кровать узкая, а ента вона — полуторка. Мы еще с дедом твоим покойным спали тута.
— Ладно, — нехотя согласилась Зина.
Она расплела косы и тряхнула головой, расправляя волосы. Баба Нюра погасила лампу, легла на свою кровать за печкой, задернула занавеску.
— Отвернись! — велела Зина.
— Так темно же.
— Неважно!
Я отвернулся. По шуршанию ткани догадался, что она сняла сарафан и надела ночную рубашку. Скрипнула кровать.
— Иди. С краю ляжешь.
Я снял рубашку и брюки, остался в майке и трусах. На ощупь добрался до кровати и лег валетом, то есть, головой к ее пяткам. Одеяло было одно. Зина почти целиком натянула его на себя, пришлось отвоевать у нее кусочек. Глаза привыкли к темноте, да и в комнате стало светлее — взошла луна. Я лежал тихо, Зина тоже не шевелилась. За занавеской послышался храп бабы Нюры. Я никогда еще не спал с девчонкой. Да и вообще, никогда не трогал их и не лапал. Близость девушки
