немного, я решил спуститься вниз, чтобы налить коньяку, вышел в коридорчик и услышал из-за соседней двери:
— Николай, зайди к нам, пожалуйста!
Начинается! Ну, да ладно, пойду, извинюсь, а там — что будет. Я открыл двери в спальню сестёр и остолбенел. Они лежали в одной кровати, платья, в которых кузины спускались к завтраку, были аккуратно повешены в нишу, а на меня внимательно уставились четыре хитрых глаза.
— Лиза, Ольга, вы что, опять спать собрались?
Лиза сделала серьёзное лицо, но в глазах плясали чёртики:
— Николай, как ты объяснишь свой ночной визит? Мы были очень удивлены, возмущены, находимся до сих пор в недоумении и ждём объяснений!
А, врать, так врать! Я сделал трагическое лицо и изрёк:
— Дорогие сёстры! Во первых я приношу глубочайшие извинения, но поверьте: где я был, что я делал не ведомо мне самому, потому что уж год, как страдаю странной болезнью — лунатизмом. Я могу уснуть в своей постели, а проснуться где угодно, не помня ничего из произошедшего со мной за этот период.
Видя их заинтересованность, продолжал врать дальше:
— Давеча, в Петербурге, заснул, а очнулся во дворе, сидящим на ветке дерева. Доктор-немец лечит меня, но пока без результата.
— Ах, бедненький, — с каким-то разочарованием прошептала Ольга.
— А скажите мне, сестрички, что я у вас делал?
Они переглянулись, засмущались, и Ольга, покраснев, сказала:
— Ты посидел на кровати... И всё!
— И всё?
И тут Лиза выпалила:
— Ты рукой залазил под одеяло и гладил меня по голым ногам вот здесь!
Она откинула край одеяла, обнажив свои прекрасные ножки, с задранной рубахой и пальцем показала на манду.
— Какой пассаж, как я мог?! — уже начинал ёрничать я, чувствуя поднятие настроения в штанах, и робкие надежды пронзали тело, словно иголки. Девочки тоже заметили бугорок и с нескрываемым интересом на него уставились.
— Николя, мы с сестрой слышали, что строение женское отличается от мужского именно в этом месте, — Ольга указала изящным пальчиком на оттопыренную ткань. — Не был бы ты так любезен, рассказать нам об этом, а то от учителей ничего не добьёшься, не батеньку же просить.
— Ах, кузины, я бы рад, но хочу услышать, что вы не сердитесь за вчерашнее.
— Конечно, конечно, — защебетали они, скинув со своих прекрасных тел одеяло и усевшись « по-турецки» на кровати. — Мы не сердимся!
Мозг мой лихорадочно думал, как бы лучше обставить всё это действо.
— Оля, Лиза, но я надеюсь, что о наших разговорах никто не узнает?
— Клянёмся! — заверили меня сёстры, дурашливо приложив ладошки к, выпирающим под рубашкой, сиськам. Ну, держитесь! Я уселся между сестричками и начал рассказ:
— Женское и мужское тело имеют ярко выраженные различия, как в области груди, — я прижал обе ладони к персям кузин, — так и в паховой области, — руки соскользнули на верхнее междуножие. Оля и Лиза поначалу дёрнулись, но потом приняли игру и внимательно слушали, а я продолжал:
— Но, чтобы убедиться в этом воочию — нужно оголиться!
— Да что ты такое говоришь, Николай?! Как можно девушкам при мужчине?! Никогда!! — кузины были возмущены, но почему-то не спешили соскакивать с кровати, отвесить мне пощёчину, громко проклинать похотливого самца Николая, а спрятались с головой под одеяло и усиленно шептались о чём-то. Я вкрадчиво заговорил:
— Вы же мои сёстры, а потому опасности нет никакой, и мы договорились, что никто и знать не будет.
Девушки переглянулись, кивнули головами и, со вздохами и охами скинули рубашки из тонкого батиста на пол перед кроватью. Очаровательная картина, скажу я вам! Лица поразительно похожи, но тела... Оленька — покрупнее, с тяжеловатой, чуть отвисающей грудью, симпатичный животик и волосатый холмик, а у Лизы титьки торчали вверх, соски набухли, да и писька была очаровательна! Недолго думая, я скинул рубашку, а за ней и штаны, оставшись в костюме Адама, правда, без фигового листка, а уж
