Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.
Выудила с полки запыленную, исписанную почти каллиграфическим почерком училки русского языка, тетрадь с проволочным переплетом. Пролистала чуть пожелтевшие страницы. И... Третья история будет чем-то средним между первой и второй. Случилась она много лет назад. Но помнится до сих пор, как это ни странно.
Тогда моя семья еще была полной, мелкий был еще совсем мелким, детсадовского возраста. Старший учился в средней школе. Мы как-то неожиданно решились выехать в деревню к их бабушке, моей свекрови. Я не любила эти выезды, так как не любила свекровь, да и дети ее не жаловали. Уж слишком она была правильной во всем, а на поверку это выходило совсем иначе. За 15 лет найти с ней общий язык я так и не сумела, мальчишки тоже предпочитали мою маму больше, чем ее. На что она дико обижалась...
Почему мы поехали втроем, я уже не вспомню. Видимо, моему муженьку опять было недосуг (или не до суК), точнее, не до нас. Ехать недалеко — ночь на поезде. Заняли три полки в плацкарте. Малой мой, как обезьянка, излазил все верхние полки за час, пока доехали до следующей станции, он всегда любил это занятие, вечно норовил, куда повыше вскарабкаться. А в поезде он ехал первый раз. Обычно мы ездили в деревню на машине. Старший завалился на верхнюю полку и флегматично смотрел в окно.
Я, как порядочная мамаша, сидела с книжкой в руках, одним глазом приглядывая за младшим. На столе бряками ложечками стаканы в жестяных подстаканниках. Я люблю поезда. До сих пор люблю. Этот размеренный стук колес, этот скрежет металла, скорость, не такая как у самолета, зато осязаемая, ощутимая, когда состав чуть кренится на поворотах, когда ощущаешь самое что ни на есть движение всем телом, да и душой тоже. Таких ощущений не дает машина.
Засмотрелась в окно, а в голове вдруг всплыло стихотворение Кочеткова.
«С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них, —
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!»
Пока созерцала внутренним зрением собственные ощущения, не сразу заметила, что вторая нижняя полка ознаменовалась новым постояльцем, точнее, попутчиком. Мое внимание привлекли голоса мальчишек, которые дружно здоровались с кем-то. Даже старший почему-то проявил интерес. А может, новый жилец его просто спросил о чем-то, а мой сын, правильно воспитанный, вежливо ответил.
Вот сейчас, восстанавливая в памяти события, пытаюсь найти хоть какую-то зацепку на имя этого человека. А ничего, я его не помню. Зато я великолепно помню его внешность. Наверное, потому что он был полной противоположностью моего мужа. Невысокого роста, коренастый, явно моложе меня, но не намного. У него были какие-то интересные, живые глаза. Даже в полумраке уже вечернего плацкарта, они сияли почти кошачьим блеском. И он улыбался. Открыто, без ужимок, без заигрывания. Заметил, что я подняла глаза и, наконец, вынырнула из омута самосозерцания, сказал просто: «Привет, слушай, у моего сына сегодня день рождения, а я не успеваю, приеду только завтра утром, давай отметим со мной!»
И ставит на стол бутылку коньяка. Мальчишкам достает шоколадку. Коньяк пьем из стаканов, молодой человек... (ай, назовем его Антон, должно же быть какое-то имя) рассказывает мне о своей жене, сыну его в тот день исполнилось три года, как он гордится им, гордится собой, вот только в командировке задержался, не успел на день рождения. Я рассказываю о своих пацанах. О них я могу говорить часами. Едем мы до одной станции, так что спешить нам некуда. Бутылочка постепенно пустеет, разговоры становятся фривольнее...
Моих мальчишек укачал стук колес, они мирно сопят на своих верхних полках. Мы выходим в тамбур покурить. Вагон по большей части спит, за окном уже за полночь.
— Лара, а знаешь, ты
