разузнать, что там и как, а Мишане предстояло выяснить, как ведет себя зэк Савельич.Но как только они оказались на объектах — их скепсис испарился, как дым: — Ты был прав, Витюня, хрен тебя дери, — хрипел Гагик в трубку междугородки. — Тут на заводе черт знает что творится. Впрочем, это не телефонный разговор... — Савельич тут фигура особая, — читал Витька донесение Мишани. — Вроде и статья у него такая, что не в паханах ему ходить, а в опущенных, — но боятся его тут, как черта, а почему — объяснить не могут. Или не хотят. Остальное при встрече...Вернувшись с почты, Витька открыл дверь своей комнаты, собираясь паковать вещи для поездки в Y-ский район. Открыл — и застыл... — Добрый вечер, молодой человек, — услышал он язвительный голос.Линин отец сидел в кресле, развалившись по-хозяйски, и, прищурившись, глядел на Витьку. — Как... как вы вошли? — Я думал, ты уже достаточно изучил мое досье и знаешь, что такие мелочи, как запертый замок, не смущают меня. — Ну, не так уж много я изучил... — Не прибедняйся. Впрочем, я даже не слишком сильно накажу твоего шпиона на заводе. Перелом позвоночника, даже и не смертельный... — Нет!.. — Почему же «нет», если «да»? Сам виноват. Слушай сюда, Шерлок Холмс. Ты прав: даже и на полхуя ты не представляешь себе, с кем связался. И Лина не представляла, кто она есть. Впрочем, там, где она сейчас, ей лучше, чем с тобой, кобель ты малолетний, долбоеб сопливый! — Вот какие слова вы знаете, товарищ парторг... — Скажи спасибо, что пока только слова. Правда, она все время путает мне карты. Вредная, глупая писюха. Она думает, что умнее меня, думает одолеть меня... — Вероятно, у нее есть на то основания. — Заткнись, когда не спрашивают. Говорю с тобой по-хорошему, Ромео, любовник ебаный, козел тримандоблядский, блядь. Ты оставишь свои затеи. Я бы размазал тебя, как суку, но она огорчится. Все-таки она моя дочь. Поэтому пока — по-хорошему. Вещи собирать тебе нет нужды: ни в какую фольклорную экспедицию ты не поедешь. Ни с каким Савельичем не свяжешься. Забудешь о Лине раз и навсегда...Витька слушал его — и думал о том, что перед ним самый страшный колдун во всем Союзе, а может быть, и во всем мире, — а он, Витька, почти не боится его. Он отлично понимал: если гора приперлась к Магомету — значит, гора здорово трусит... — ... Сейчас ты уснешь. Не вечным сном, не бойся пока, обыкновенным. А когда проснешься — забудешь все, что есть в твоей голове лишнего и вредного для меня. Забудешь все, кроме меня — и того, что я твой властелин, а ты мой раб. На колени, раб!Неведомая сила толкнула Витьку под ноги, и тот упал на колени, корчась и пытаясь подняться. — Вот так-то лучше. Лижи мне туфли!Витька подполз к нему и стал вылизывать его туфли, перепачкавшись ваксой. — Еще лучше. А теперь спи, мой верный раб. Сладких тебе снов!Витькино тело, скованное судорогой, вдруг обмякло, голова отяжелела, и сквозь окутавший его туман Витька слышал язвительный хохот, удаляющийся в никуда.Засыпая на полу, Витька успел подумать: «И даже почти никакого колдовства. Обыкновенный гипноз...»... Открыв глаза, он не столько увидел, сколько ощутил перламутровое мерцание, осветившее комнату. — Здравствуй, Витя, — услышал он знакомый голос. И похолодел... — Лина?..***Голос был тот же, но и немного другой. В нем появилась скрытая сила и гулкость, будто они находились в пещере или в храме.И сама Лина изменилась. Витька узнал бы ее в любом облике, — но она была совсем не такой, какой жила в его памяти. Или, может, память исказила ее облик?Не было ... больше озорной и романтичной школьницы, любительницы парусников и путешествий. Не было и глазастой девочки-ангела...Перед Витькой стояла высокая, статная, ослепительная колдунья в белой мерцающей одежде, с глазами, пронзительно властными и лучистыми, как луна в
