Вихрь, охвативший ее тело, был сладким и отчаянным; каждый клочок ее тела смеялся, изнемогал от счастья, и Камилла сама смеялась, глотая слезы... Ей хотелось лопнуть и излиться этой радостью, стать радужным ливнем, растаять без остатка — и она тужилась, тужилась, раскрываясь навстречу Афранию и счастливой щекотке, заливавшей ее, как сладкое вино... — Иииииыыыыыыыы! — изо рта Камиллы, скошенного в отчаянной улыбке, вырвался глухой хрип. — ИЫЫЫ! ЫЫЫ! ЫЫЫ! — изнемогала она; и тогда Афраний ухватил ее ножки, задрал их вверх, накинул себе на плечи — и окунул свой голодный кол в мякоть, вспоротую и подготовленную для главного. (*Ноги на плечах — типичная поза античного секса, — прим. ав)Камилла сгорала, умирала и шептала сквозь хрип — «Марк! Ты убил меня? Ты убил?... « — а Афраний ритмично сновал в ней, не думая ни о чем, кроме того, что он ебет Камиллу, свою Камиллу, и ничего в жизни больше нет и не может быть. Сладкая щекотка, распиравшая его, вытеснила все мысли из головы. Афраний был сатиром, Приапом, горящим сгустком семени, изливаясь в матку Камиллы, как туча изливается на сухие поля.Они с Камиллой еще долго танцевали, сплавившись так плотно, что уже не понимали, где он, а где она. И потом, когда оплодотворенная Камилла чувствовала, как в ее матке растекается радужный океан, а тело теряет вес и становится прозрачным, как воздух, — потом они долго еще лежали, и Афраний дышал Камилле в ухо...Продолжение следует.
