вытереть свою киску. Роберт Павлович не отворачивался.
Да я уже и не хотела, чтобы он отворачивался. Я встала, придерживая подол одной рукой, а другую руку сунула между ног и вытерла свою писечку. Роберт Павлович с интересом смотрел на меня, и вдруг сказал: — Иди, лучше, сполосни, — и указал на струящуюся из-под крана воду. Безумие нарастало в геометрической прогрессии. Возбуждение нарастало тоже. Я бросила бумагу в унитаз, сделала шаг к ванной, продолжая придерживать подол. Трусики мои были спущены до колен. — Давай лучше я вытеру, — внезапно сказал свёкор, подставил руку под струю воды, смочил её, сунул мне между ног, прикоснулся к моей писечке... я вся поплыла... Меня просто накрыло! Вода была тёплая, а прикосновение таким нежным, таким приятным, что я просто оцепенела, замерла во внезапной истоме. Кровь прихлынула к моим щёкам. На губах у меня появилась блаженная улыбка. Я смотрела на Роберта Павловича, и по моему довольному выражению лица он понял, что делает всё правильно. Я нежно стала гладить руку, которая гладила меня там внизу. Я вся текла.
Роберт Павлович и вторую руку засунул мне под комбинацию, прикоснулся к моей голой жопе, начал её гладить, сдавливать мои ягодицы, то правую, то левую. Мою грудь он тоже не оставил без внимания. Всю её обжал, продолжая натирать мою киску и всовывать пальцы мне во влагалище. Моя рука сама собой, без приглашения, залезла в трусы к Роберту Павловичу и нащупала крепкий, мясистый баклажанчик. Я стала с удовольствием его наминать, и он тут же затвердел, окреп, поднялся. Он меня завораживал. Роберт Павлович, видя это, снял с себя трусы, поставил меня на колени, и я взяла его член в рот. Несколько минут я ничего не видела, не слышала — я просто сосала. Стояла на коленях, держала свёкра за бедра и сосала. Когда первая безумная волна возбуждения отступила, я стала воспринимать окружающее. Роберт Павлович тяжело дышал от удовольствия. Он гладил мои волосы, мою шею, мою грудь. Он с блаженным выражением смотрел на меня. Я стала сосать более технично, крепче сдавливать ствол губами, ритмичней кивать головой. Я теребила его яйки; я обнеживала их языком; вротивала их, сося. Потом я снова вротивала его член, уже полюбившийся мне. Свёкор поднял меня, избавил от комбинации, всю ощупал, развернул, нагнул. Я опустила крышку унитаза и встала на унитаз коленями. Руками я взялась за батарею (было лето, и отопление было отключена).
Роберт Павлович, любуясь моей позой, ещё раз основательно меня ощупал, убедившись, что я вся мокренькая, подставил свой баклажан к моей вагине, вогнал его в меня, вонзил, вошёл, ворвался, воткнул, в энергичном темпе начал туда — сюда, работая бёдрами, шомполить меня, держа меня за талию. Я кусала руку, чтобы не закричать от удовольствия. Мы оба очень громко сопели, пыхтели, но громко льющаяся из-под крана вода заглушала все звуки. Оказалось, что я Роберту Павловичу действительно очень нравлюсь. И ещё оказалось, что мой свёкор превосходный трахарь. Он держал небыстрый, самое то, темп, от которого удовольствие волнами прокатывалось по моему телу, как круги по воде от брошенного камня. Вода продолжала литься. Все в доме спали. А здесь, в туалетванной, наши тела сшибались друг с другом, живот Роберта Павловича звонко шлёпался о мои ягодицы, поршень громко хлюпал в моём влагале. Приглушённые стоны и довольные всхлипывания... В какой-то момент, вдруг, член выскочил из меня (правильно, у меня там было так мокро!)
Член выскользнул из меня, и Роберт Павлович, промахнувшись, со всей дури — засадил его мне в зад. Я аж даже вскрикнула. Безумная боль обожгла меня — я попыталась оттолкнуть свёкра, но он — уже войдя в раж, в бешеном запале, стал трахать меня в попу. Безостановочно шомполил мой зад. Больно, небаско, противно, жгуче-раздирающее чувство! Хотелось только одного — соскользнуть с члена, но свёкор, невзирая на мои горячие
