бормочет всякие ласковые обращения; затем став чрезвычайно непристойным, просит:
— Встаньте на колени, как это сделал я.
И принимается целовать и гамаюшировать мой забой, делая мой дрекол снова стоящим и пульсирующим от восхищения. После этого, поплевав на свой дрекол, он быстро вкладывает его в ножны моей пылающей задницы. Получив удовольствие от полной вставки, он наклоняется и пробегает руками вокруг моего живота, хватает мой жёстко стоящий дрекол одной рукой, в то время как мягко нажимает на яйца другой. И тогда мы приступаем к активным мерам. Он скоро заставляет меня потечь, что я делаю с громкими криками восхищения, причём моё икрометание сопровождается надавливаниями на его довольный дрекол, вызывая у него самое изящное наслаждение. Он вскоре возобновляет свои толчки, и в конечном счете мы вместе в самой восторженной радости истекаем. Я падаю вперед на кровати, таща за собой доктора, всё ещё вставленного в отверстии моей задницы. Мы долго лежим во всём очаровании восхищения. Наконец он полностью выходит — уменьшенный, но удивлённый видеть меня опять в необузданном состоянии. Поэтому, когда я встаю, он берёт в руку мой дрекол и хвалит его:
— Знатные размеры!
И снова наклонившись, берёт его в рот, потирая низ ствола одной рукой, два пальца другой вводит в мой забой, продолжал облизывать и обсасывать мой дрекол в унисон с работой своих пальцев в отверстии моей задницы, и такой манерой быстро производит восхитительную разгрузку в свой рот. Я механически помещаю свои руки ему на голову, и он чуть ли не давится, поскольку я заталкиваю свой дрекол чуть ли по горло, но продолжает жадно глотать все выделения, облизывая губами и языком его по мере того, как я его в ходе семяизвержения то заглубляю, то подаю назад.
— Ах, — говорит он, обняв меня с любовью, — какое же удовольствие ты мне доставил! И как мне не любить тебя за это?
