останешься на нём висеть безжизненным чехлом! Или разорву тебя пополам, — сказал Самсон. — Однажды какой-то дуралей сочинил песню о недозволенной любви эльфки и танелонца, знаете, что было в конце песни? Много крови, много кишок и никакого удовольствия! Так что...
— Проникновение не обязательно! — Эльфка в два изящных гребка приблизилась к нему, и эльф последовал за ней. — Мы можем доставить тебе чувственные наслаждения, мой господин! Позволь нам облегчить твою ношу!
Самсон одарил её тем взглядом, каким голодный сармас смотрит на серну, которую уже придавил к земле тяжёлыми лапами.
— Когда я был ещё маленьким, я упрашивал отца взять меня в поход. Отец не отказал, он протянул мне свою, теперь уже мою секиру и сказал, что если я смогу взмахнуть ею, он возьмёт меня с собой. Я не смог оторвать её от земли. Мы считаем, что шанса достоин любой, так что можешь попробовать. А твой мужчина подплыл, чтобы лучше рассмотреть?
— Ашуин не мой мужчина. Он мой брат.
— Даже так? — слегка удивился Самсон. — Что же твоему брату надо?
— Он тоже хочет доставить тебе наслаждение. Лорд Салсар не знал твоих вкусов, и прислал нас обоих.
— Очень предусмотрительно! — хохотнул гигант.
— Если хочешь, он уйдёт.
— Нет, шанса достоит каждый, и, на мой взгляд, вы оба как женщины, что лицом что телом. Но если твой брат не желает, я не буду насиловать... его природу. Всё же совокупление между двумя мужчинами не всякому по нраву.
— Ашуин не уйдёт. Он рождён с очень маленькой жизнедарящей ветвью, и оттого испытывает тягу... к большим ветвям.
— Ветки? Это ты про хрен, что ли?
— Хрен — это несъедобный корень, который отчего-то в таких количествах пожирают люди! А у нас — жизнедарящие ветви!
— Ага, да, вы же эльфы! Как я мог забыть! Что ж, можете начинать, а я посмотрю, что у вас получится.
Эльфа подплыла вплотную, забралась на широкую грудь Самсона, чувствуя твёрдость грудных мышц даже после того, как гигант успел расслабиться после битвы, она прильнула к его губам, ища отклика, и танелонец высунул язык, длинный вёрткий, словно блестящая красная змея. Этот язык прошёлся по её шее и груди, дрожа и вибрируя, оставляя блестящий след вязкой слюны на и без того мокрой коже. Самсон провёл правой ладонью по спине эльфки, спустился вниз и сжал сперва одну ягодицу, потом вторую, стал поглаживать, не переставая лизать острые маленькие грудки. Так продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что гигант просто издевается над ней, тиская словно мелкую зверюшку! Эльфка с гневным шипением отбила язык рукой, заставив его втянуться в улыбающуюся, оскаленную пасть и всё же навязала танелонцу поцелуй, рискнув просунуть свой язык в логово сорока острых костяных кинжалов! Левой рукой она держалась за толстую шею, правой же сладострастно ощупывала мускулы груди, плеч, руки, чувствуя их возбуждающую твёрдость. Её тело вытянулось так, что лодыжки скользнули ему в промежность и там, пальцами ног, всей стопой, она начала аккуратно дразнить нечто внушительное, крупное, похожее на мягкий кабачок.
— Элатовэллана, оиши амит, Аши! — бросила долгоухая через плечё.
Её брат, доселе только следивший, приблизился и на ощупь нашёл в воде нечто, что взбудоражило его разум ещё сильнее, чем действия сестры — нечто длинное, толстое, старательно теребимое её ступнями, разбухающее, накаляющееся... Ашуин опустил руки от основания и нащупал два упругих шара, на ощупь напоминающих небольшие дыньки в сумке из мягкой кожи, горячие, пульсирующие.
— Авита талана, омича! — воскликнул он.
— Что он говорит?
— Что у тебя потрясающе огромные «дыньки»...
— Девистас лейвэ маа!
— И что он хочет прижаться к ним лицом!
— Пусть потерпит, если будешь работать своими шелудивыми ножками также
