Барин, горничная и гувернантка.
В тот сентябрьский воскресный день я, со своей супругой и детками, собирался нанести визит вежливости своему соседу, помещику Барсукову. Дом в поместье нашем опустел — дворня была отпущена в деревню, навещать своих родственников, оставалась только гувернантка — мадмуазель Софи, у которой был сегодня выходной, да горничная Глашка. Крепостная Глашка была частью приданого моей жены, приехала с нею с другой губернии и родственников в деревне не имела.
За завтраком, я подумал о том, как хорошо было бы остаться дома. Ну его, этого соседа, раскормленный «барсук» — развалится в кресле после сытного обеда, и начнет рассуждать о ценах на овёс в нынешнем году. Его жена, расплывшаяся под стать своему мужу, будет преданно моргать поросячьими глазками. А дочка их перезревшая, Нинель, обязательно запищит после обеда у рояля романсы, развлекая гостей. Куда как лучше, наслаждаясь тишиной, подремать на диване, почитать «Петербургские ведомости». Уговорив супругу ехать без меня, я облачился в свой любимый халат, отороченный куницей, и действительно, безмятежно задремал в своём кабинете. Проснувшись через часок, я пошарил глазами по зелёному сукну письменного стола — газеты на нём не было. Ах, да, лакей мне сегодня приносил её в спальню. Придется подняться за ней, Глашку наверняка сейчас не дозовёшься, спит, наверное, или в саду семечки лузгает.
Поднимаясь по лестнице, я услышал из приоткрытой комнаты гувернантки, которая первой располагалась на втором этаже, сладостные женские стоны, то протяжные, то торопливые, но такие манящие. Было понятно, что мадмуазель не одна, нежные звуки почти не прерывались, стонала то одна, то вторая женщина. Я пораженно замер на средине своего пути, приятные мурашки побежали по моей спине. Как можно тише я подошел и остановился у приоткрытой двери.
То, что я увидел, поразила меня как громом. Посреди комнаты, широко расставив ноги на пушистом коврике, стояла... Глашка с растрёпанной косой длинной чуть ли не до пят, одетая... в кружевное французское нижнее бельё — грацию, в которую с трудом помещались её здоровые титьки; и в прозрачные чулочки, туго обхватывающие её ядрёные ляжки.
Перед ней на коленях, задом ко мне, стояла совершенно голая черноволосая стройная француженка, вся в волнении и возбуждении она одной рукой отодвинула в сторону кружева грации между Глашкиных ног, а другой рукой лапала толстую Глашкину пизду.
— Ох, срам какой... но до чего ж приятно — со стоном, двигая жопой взад-вперёд, говорила Глашка — подожди, Софочка, я ноги пошире разведу.
Мадмуазель Софи не очень хорошо говорила по-русски, но всё понимала. После Глашкиных признаний о приятном, она убрала руку и в том же месте начала лизать похотливо охающую горничную. А я, глядя на этот разврат в моём доме, чувствовал, как закипает моя кровь, и трясутся поджилки. Низ живота обожгло приятным жаром, детородный член стал наливаться кровью. Через несколько мгновений мой вздыбленный хуй вырвался из распахнутых пол халата, и я стал поглаживать его, предвкушая огромное удовольствие.
Едрит вашу... , девки! Я внизу сплю, как сурок, и не подозреваю, что у меня под носом «парижский бордель». Что такое парижский бордель я знал не понаслышке.
Не в силах больше безучастно смотреть я скинул у дверей халат и шагнул в комнату. Глашка удивлённо-испуганно округлила глаза: я же должен быть у Барсуковых?! Понимая, что что-то не так, обернулась и мадмуазель, испуганно охнув. Но, тут же девки сообразили, что сейчас перед ними не рассерженный хозяин, а возбуждённый их игрой мужик, с огромной елдой, готовый их обоих как следует выебать. Мадмуазель уставилась на меня и затряслась-заохала как в лихорадке.
Что милая моя, небось у ваших мусью такой елды не увидишь... а-а-а... что ж ты делаешь бесстыдница. А бесстыдница обхватив обеими руками мой хуй начала
