главной моей мечтой: ни о чем другом я уже думать не мог.
До свадьбы мы с Таней вели себя, как любящие брат и сестра, и даже ни разу не поцеловались взасос — так уж получалось. На свадьбе меня вдруг поразило, какая Таня красивая в белом платье. Я и раньше засматривался на нее: предвкушение свадьбы преобразило ее, она порхала и пела, сияла и светилась улыбками, — и я ловил себя на мысли, что любуюсь ею. Но я по-прежнему считал ее некрасивой, и думал, что любуюсь на нее, как на милого счастливого ребенка.
На свадьбе Таня была настоящей красавицей — даже мне пришлось признать это. Белокурые локоны, слегка завитые, обрамляли ее головку, в которой неожиданно засветилась тонкая женственность: хрупкий носик, огромные лучистые глаза, розовые щеки, взволновано приоткрытые губы... Я сказал ей, что никогда еще она не была так красива, — и Таня расцвела и засветилась еще больше. Я объяснил себе ее красоту удачно подобранным платьем — и счастьем, которое переполняло ее.
Таня не наврала: она действительно обожала меня, и проявляла свое обожание каждую секунду, окружив меня еще до свадьбы такой заботой и лаской, что мне было неловко, — и страстно хотелось отблагодарить Таню.
Я думал так: раз я не люблю бедную девочку — нужно компенсировать ей недостаток взаимности. И я решил доставить ей в первую брачную ночь райское наслаждение. Я решил: посвящение в секс должно быть для Тани самым удивительным и счастливым днем ее жизни; плевать на меня — пока девочка не обкончается не менее трех раз, забудь об удовольствии, говорил я себе.
Тане было 22 года, и она была, разумеется, девственницей. Более того, в наше распутное время она имела весьма приблизительное понятие о сексе. Она только знала, что Это очень больно и очень стыдно. Я, прощупав почву за пару недель до свадьбы, стал внушать ее, что Это совершенно не больно, сказочно приятно, и стыдно только поначалу, — а потом и сам стыд становится приятным; сказал, что она, раз попробовав, захочет заниматься Этим всю жизнь без перерыва. Таня страшно стеснялась этих разговоров, но я надеялся, что кое-что внушил ей.
***
И вот — наступила наша первая ночь. Мы остались одни... Моя новоиспеченная жена, обалдевшая от счастья, шума и смущения, смотрела на меня сверкающими глазами. В них было написано «неужели???» Я напомнил себе свою стратегию — и вдруг понял, что никогда никого так не хотел, как эту голубоглазую скромницу, пунцовую от счастья и стыда. Вот это да! Я приказал себе сдерживаться до последнего — и взялся за ласки с непривычным холодком в сердце.
Вначале я обнял трепещущую Таню и сказал ей: «То, как мы целовались на «горько», была ерунда, показуха. Давай теперь по-настоящему». Я немного приврал: на свадьбе я ощутил обволакивающую сладость нецелованных Таниных губ — и страстно хотел распробовать ее как следует.
... Через секунду мы лизались так, что я возбудился до пределов возможного. Ого!!! Таня оказалась такой страстной, в ней оказалось столько пыла, что у меня все плыло перед глазами. Я хотел только одного: повалить ее — и ебать, ебать, ебать до потери пульса... Но — нет: я взял себя в руки и дрожащим голосом сказал:
— А теперь распакуем подарок, — и стал раздевать Таню. Она сразу ойкнула... но я стащил с нее платье, юбки — и медленно начал оголять ее. Я хотел, чтобы первое обнажение запомнилось ей навсегда — и комментировал каждый шаг:
— А какой у нас животик? Голенький, мягкий, сладенький животик... сейчас мы познакомимся с сисями. Какие они у нас, голенькие сисечки? Ты никогда еще не обнажала грудку... а сейчас — вот, я снимаю вот это... (я потянул за маечку), вот это (расстегнул лифчик), — коснусь язычком твоих сосочков... оближу их, — они набухнут, отвердеют, захотят ласки (в это время я снимал лифчик — сантиметр за сантиметром)... вот они! Какие красивые! Какое чудо!
