кончит...
Я чувствовал «нутром», ЧТО надо говорить: мои слова заводили скромницу Таню, как самый зверский гипноз, и она стремительно неслась к оргазму. И когда я шепнул ей: — Ой, как сладко, ой как хорошо девочке... ой, сейчас девочка лопнет от сладости... — Танины потемневшие глаза расширились, она хватила ртом воздух, — и...
То, что было потом, я не смогу описать при всем желании. Это было безумие, припадок, истерика наслаждения; мы кончали, всаживаясь друг в друга до боли, — и кричали, кричали, глядя друг на друга мутными глазами; Таня плотно обхватила меня ногами, прижала к себе, выгибалась, как от электрошока, — и надсадно вопила, рычала, сходя с ума от того, что сверкало, растекалось и взрывалось в ней...
Когда все кончилось, мы лежали, не в силах говорить, и только прижимались друг к другу.
Я спросил Таню: — Ну как ты? — и оттраханная Таня вдруг подскочила, взвизгнула — и принялась отчаянно ласкаться ко мне... Она исходила благодарностью за пережитое; всякое стеснение давно было отброшено, и она выплескивала свою страсть ко мне. Мой член моментально подскочил... но, прежде чем сделать дубль два, я уложил Танюшку на спинку — и взялся за ее кровоточащую пизду.
Это было неописуемо: нежная, соленая, терпкая от крови и выделений, ее пизда свела меня с ума, и я впился в нее, как хищник. Таня чуть не подавилась от неожиданного наслаждения; она шептала — «Что? Что ты делаешь? Что ты... ааааааа!» — и выворачивалась наизнанку, подставляясь мне, как бесстыдная сучка; я ебал ее языком, взбивал ей груди, как подушки — и через минуту или две она снова выла в оргазме, умирая под моим язычком. Тут я, конечно, снова вскочил на Таню, полный желания заебать ее, разорвать на клочки — и вспорол ей пизду каменным членом, выплескиваясь в нее до остатка...
Ни о чем подобном я не мог и мечтать. Мы самозабвенно еблись до самого утра, сделав только один небольшой перерыв на сон; я кончил три раза, Таня — четыре. Оба мы обалдели от такой бешеной ебли; под конец ночи Таня что-то бессвязно лепетала, и я даже опасался за ее рассудок.
Да и мне казалось, что я трахался впервые в жизни: никогда и ни с кем я не испытывал такого неописуемого, яростного наслаждения. Странно, но я стеснялся сказать это Тане... Последний раз я вылизал ее пизду под утро. Ее ноги были мокрыми от спермы и выделений; лицо блестело от слез, глаза остекленели от счастья...
***
Утром, конечно, наступило похмелье, и Таня снова сильно стеснялась, — но это уже было неважно. Я мыл ее в ванной, наслаждаясь каждой клеточкой ее умопомрачительного тела, поздравлял ее с первым сексом, рассказывал, какая она сексуальная, как я хотел ее, как мне было хорошо — и Таня была на седьмом небе от счастья. Она никогда не слышала таких вещей про себя; они смущали ее, но и здорово заводили — Таня порозовела, приосанилась, и соски ее набухли, как орешки...
Она была страшно благодарна мне — до дрожи, до слез; она все время говорила, что никогда не ждала такого счастья — и рвалась помогать мне и делать за меня решительно все. Она не давала мне заниматься бытом, она стирала, готовила, мыла, отметая все мои попытки помочь ей; она одевала меня, кормила, завязывала мне шнурки, и мне было очень неловко от такого обожания.
Я старался отдавать ей любовь, как мог, и вкладывал в наш секс всю свою душу, всю фантазию и изобретательность. Мы еблись не переставая; уже на третий день я разъебал Тане попку, и она плакала вначале от стыда и боли, но через минуту — яростно насаживалась на член и выла, как похотливая кошка. В ней обнаружился неистовый темперамент; она была самой потрясающей любовницей в моей жизни — если можно так сказать про законную жену.
Между тем с Таней стали происходить странные вещи. Я давно уже перестал считать ее уродиной, но... Она сильно изменилась, и это отметили все, кто знал ее. Таня порозовела,
