животины.
На меня с искренним удивлением посмотрели не только мой покровитель и конюх, но и собственно лошади. В глазах предназначавшейся мне кобылки было написано какое-то осуждение, мол, люди-люди, и мне теперь этого неудачника возить?
— Гм, ну ничего, — нашелся Айк, — ты же без доспехов. В стороны значит кренить не будет. И потом, мы ж не галопом поскачем.
Кренило, и еще как. Пока мы доехали до северных ворот, где уже ожидала приличная толпа конного народу, я успел несколько раз чуть не свалиться. Лошадка, правда оказалась покладистой, и терпеливо себе шагала, пока я сползал то на один бок, то на другой.
— Дани, хватит уже елозить по седлу, булки натрешь, — ехидно заметил Айк. Легко сказать! У меня после вчерашнего может и так задница вопит о пощаде.
Разразиться обличающей тирадой мне помешал дружный гулкий удар кулаками о нагрудники всех, ожидавших нас. У большинства народу, кстати, было по два коня, как у Айка. Поздновато до меня дошло, что нормальный конь подустанет таскать на себе латника, весящего в два раза больше обычного крупного мужчины, потому и приходится брать сменных.
— Труби выход, — бросил Айк какому-то бородачу, и тот послушно достал рог.
Не успел отзвучать низкий рев походного рога, как отряд уже построился и был готов к выходу. Второй сигнал — и все уже шагом выезжают через ворота. На мое счастье, моя кобылка сама пристроилась слева от Айка, не вынуждая меня веселить народ чудесами джигитовки, и в молчании мы покинули город.
Я впервые покидаю столицу... Не могу сказать, что был здесь счастлив, но все же грудь защемило какой-то неясной тоской. Вернусь ли я сюда еще раз?
Пока отряд неспешно продвигался по тракту, я то и дело оборачивался, надеясь запечатлеть образ города, в котором прошла вся моя жизнь. В рассветной мгле каменные стены казались такими надежными, виднеющиеся вдалеке шпили королевского замка — такими сказочными... Даже не верится, что в припортовых закоулках здесь готовы зарезать за медный грош, что нищие и крысы поедают другу друга, что пройти по улице, не вступив в дерьмо или блевотину — очень проблематично, что в сточных канавах загнивают тела изнасилованных аристократами девушек и юношей, которых стража не торопится вытаскивать и предавать похоронам, поскольку страже до бедноты дела нет, пока оная беднота не задирает полноценных граждан. Изнанка сказки, так сказать. Впрочем, у благородных о столице наверняка другие воспоминания.
Оборачиваясь назад, я порой ловил на себе взгляды Айковских бойцов. Осуждающие, презрительные, удивленные, заинтересованные, оценивающие. Но ни одного доброжелательного или одобрительного. Они несомненно знали, кто я, и каков характер наших отношений с их командиром. Что ж, я представлял, на что соглашался. Но ведь альтернатива была гораздо хуже — остаться в этом городе навсегда.
Я даже не заметил, как солнце достигло зенита, и Айк скомандовал передых. Народ сноровисто спешивался, расседлывал лошадей, подходил к квартирмейстеру за пайком. Снова хлеб и сыр. Неделя такого питания — и запор гарантирован. Тьфу, что это я как бабушка-целительница заговорил, голову, что ли, напекло.
Однако, надо и мне слезть с лошадушки. Вот как смотришь на других, кажется: что там той верховой езды: залез, поездил, слез. А как доходит до дела, так хрен разберешь, за что держаться и как спрыгивать.
Я поступил как танцор — просто вытащил ступни из стремян, легко перебросил ногу через голову лошади, оттолкнулся от крупа ладонями и спрыгнул. Несколько бойцов при виде этого жизнерадостно заржали.
— Парень, — подошел ко мне квартирмейстер, вручая порцию хлеба с сыром, — ногу со стороны хвоста переноси, и спрыгивай животом к лошади. И руками держись за гриву. И поводья не отпускай, а то уйдет животина от тебя.
— Спасибо за науку, впредь постараюсь так и
