ладно. Но про пляж он точно написал, даже мне добавить нечего. Разве только о мужской половине пляжников? — Так это Димон со своей мужицкой колокольни судит. По мне, так хоть бы весь пляж одними мужиками забит был до отказу! Это сколько внимания тогда было бы? Комплиментов, не высказанных вслух. Но глаза куда красноречивее и некоторые другие части тел — тоже. И все смотрят. Только мой любимый наивный муженёк удивляется такому повышенному к нашим персонам интересу. А интерес тут не к НАШИМ, а к моей персоне. А мне это и надо! — Хлебом не кормите, а быть пупом земли — хочу! Пупом, с голым пупом! Ха-ха!
В принципе, и пуп мой тоже не плох. Хотя мне куда больше нравятся мои груди: не дико большие, но и не маленькие, упругие, кругленькие, с аккуратными маленькими сосочками. Которые очень быстро становятся твёрденькими под ласкающими мужскими взглядами, особенно, если их изредка поглаживать пальчиками. Смотрят? — Пусть только попробуют не смотреть! Зря я, что ли в Коктебель ехала?
А с кремом, — это вообще мой коронный трюк. Тут Димон прав на все сто: обожаю, когда он своими большими ладонями растирает по моей кожице это ароматное масло, век бы так лежала, нежилась. Сначала он мне спинку натрёт, ножки, даже попку чуть-чуть. Больше нельзя, — Димон за нравственность борется. Потом я на спинку ложусь, и тут самое приятное начинается, пока он мне грудки мои намазывает и животик, моя маленькая, похотливая мышка между ножек начинает оживать, давать сок. А припекаемая солнышком, да продуваемая тёплым ветерком, если слегка раздвинуть ножки...
Димон пыхтит рядом, старается. Старается не смотреть на мои соски, которые уже, конечно, торчком. У благоверного моего тоже уже почти торчком, ему много не надо. Очень близко от моего лица покачивается, медленно наливаясь кровью, его аппетитная колбаска. Головка начинает выглядывать из-под кожи, сама по себе раскрывается, словно бутон какой. Растёт. Нравится мне наблюдать этот процесс каждый раз. Жаль, не долго, — Димон этот процесс завсегда под контролем держит. — Нравственность!
Поэтому, когда Димон на живот свой плюхается, мне приходится самой покрывать кремом не обработанные части моего стройного тельца. Сначала я намазываю попку; и те, кто уже пристроился поблизости, без труда могут рассмотреть мою маленькую попочку, которая под неторопливыми поглаживаниями начинает блестеть. Затем переворачиваюсь и, словно не замечая обращённых на себя взглядов, совершаю похожую процедуру с моей горячей мышкой. Сначала наливаю побольше крема прямо на лобок, потом всей ладонью, медленно, размазываю по внутренней стороне бедра и промежности. Ножки раздвинуты самую малость, так, чтобы невольным (и прочим) зрителям было видно, как под моей ладошкой жирно проскальзывают складочки, как один из пальчиков останавливается на клиторе, а другой, на один ноготочек, на мгновение исчезает в дырочке.
Стоп. Муж возвращается. Пора отправляться кушать. Моцион, знаете ли.
09.08.2008
Ну вот, вернулся, а моя милая сидит, в чём мать родила, мечтает. Как обычно. Она у меня натура романтичная. Частенько улетает мыслями, знать бы ещё куда! А вроде, кушать спешила.
10.08.2008
Нет, дорогой, лучше тебе не знать, куда и зачем я улетаю мыслями своими, блин! Едва ли тебе это понравится. Ты ж меня за простушку наивную держишь, вот и продолжай, чтобы нравственность наша семейная не дала трещину.
Дрыхнет, родимый! А всё говорит, что это я соня. Я вечером соня, зато утром я жаворонок. Это точно.
А поужинали мы не плохо. В узбекском ресторанчике за сущие копейки, в сравнении с Москвой. Муж, правда, хотел хохлятской кухни отведать, но я отговорила. Хотелось на топчане посидеть развалившись. Борща украинского мне тоже хотелось, конечно, но поскольку я нижнее бельё «случайно» не одела, — то я голосовала двумя руками за топчан.
А потом весь ужин сидела в растопырку и не
