О-о-о, нет, — захныкала Алиса, пристроившись на топчане у окна с кузовком клубники, по-обезьяньи поджав под себя длинные худые ноги.
— Что, Даник приехал? — сразу поняла мама, помешивая в сковородке ещё утром собранные грибы.
Девушка, подкатив глаза, проследила, как брат толкнул коленом калитку — в обеих руках были увесистые сумки — и пошёл по забетонированной дорожке к дому. Вслед за ним шёл отец тоже с какой-то ношей.
— Мама, кой хрен он повадился к нам на дачу как по расписанию? — приглушённо спросила она с набитым ртом: у Данилы была отвратительная привычка хватать у неё еду, поэтому она старалась уничтожить самые спелые ягоды до его прихода.
— Алиска, прикуси язык! — негромко возмутилась мама. — Как не стыдно? Данила такой хороший парень!
— Этот хороший парень уже всех, кого мог, перетрахал, — буркнула девушка, набивая клубникой щёки.
— Лиска!! Другая мать уже дала бы тебе по губам! — она погрозила ей деревянной лопаточкой.
— Да, но ты не другая мать. И у тебя неординарная дочь, — Алиса подскочила к ней, чмокнула в щёку и рассмеялась.
— Измажешь! Шестнадцать лет и такая язва, — мама шутливо пихнула её локтем под рёбра.
Дверь заскрипела.
— Здрасьте, тётя Рая!
— Мать! Давай есть! Мы от остановки пока шли — семь потов сошло, и жрать очень хочется!
В сенях (в сенях, блин!) появился её шкафообразный двоюродный братец с улыбкой во всю физиономию, за его плечом маячил радостный и красный, как рак, папа. Светловолосый, мускулистый, в свои двадцать три года уже очень представительный мужчина. Она ничего не знала о нём, он — о ней, родство было довольно условным, но почему-то они терпеть друг друга не могли.
— Теперь я знаю, в кого ты пошла, — шепнула мама и подтолкнула её к гостям. — Вить, что за жаргон? Сейчас всё будет готово, идите, мойте руки. В душ потом пойдёте?
— Вы наладили душ? — Данила пробежал глазами по Алисе. — Почему тогда эта чумазая, как крот?
— Убей себя об стену, — поздоровалась она.
— О, клубника поспела! — он схватил её за запястье и вырвал ртом ягоду прямо из пальцев. — М-м-м, тёть Рай, просто сахар!
— Ма-ам, этот гад меня обслюнявил! — Алиса брезгливо вытерла руку о шорты и впихнула ему в руки кузовок. — Жри, обезьяна. Аппетит пропал.
— Лиска!
За этот день он извёл её. Якобы помогал накрывать на стол, а на самом деле искал повод подколоть: и руки у неё кривые, и вилки она не туда кладёт, и суп у неё жидкий получился.
— Даня, ну что ты цепляешься? — ласково возмутилась мама. — Алиса, между прочим, вкуснее меня щи варит, и вообще готовит хорошо.
— Что ж тогда ест плохо? — фыркал он. — Вон кости торчат, как у зонтика.
— Тебе супчик как подать, в тарелку, или сразу на штаны плеснуть? — спрашивала Алиса, опуская поварёшку в кастрюлю.
— Ой, я в её возрасте тоже тощая была, Данил! — вздохнула мама. — Ничего, потом мясо нарастёт.
— Ага, — поддакнул папа. — Замуж выйдет — отъестся, одомашнится, перестанет бегать-прыгать целыми днями, на хозяйство станет. Будет пышечка, да, Алис?
— Как получится, пап.
— Да её ж не возьмёт никто! Все подумают, голодом мужа морить будет.
— Почему не возьмёт? Ты это брось, Даня. За ней, вон, ходит один...
— Мама!
— Что, мама? Я про Костю...
— Так, с вашего позволения, — Алиса решительно поднялась, взяла свою тарелку и вышла из-за стола.
— Лиска, а как же...
— Не отощаю, мам. Кстати, ещё Преображенский у Булгакова рассуждал о разговорах за столом и их вреде для пищеварения. Приятного аппетита.
— Куришь?
Алиса презрительно посмотрела на него, разогнувшись над грядкой моркови. Данила закурил, прислонившись голым плечом к яблоне,
