— Молодец, Анька! — говорит Шура, продолжая ластиться ко мне.
Легонько, но настойчиво подталкиваемая мою, она даёт уложить себя и, уже приобретя сегодня некоторый опыт, помогает мне проникнуть в своё лоно, давно к тому уже готовое».
— Но не моё! — резко отстраняет руку рассказчика Лена. — Пожалуйста, без рук, как уже сказала Нинка...
— Неужто больно? — удивлённо спрашивает Женя.
— Нет, но всё же... Чего остановился? Рассказывай! Что было дальше у тебя с Шурой?
Что дальше? Наши движения всё убыстряются. И вот уже она охает и ахает, стонет и чуть ли не кричит, истекая сладостной истомой. Почувствовав, что вот-вот кончу, я стремительно прерываю акт и, сотрясаемый судорогами, застываю на ней, прижав свой истекающий член к её животу. Вспомнив недавние наставления, она просовывает туда ладонь и пытается облегчить мне мою муку, являющуюся следствием моего самопожертвования.
— Спасибо! — благодарю я, нежно целуя её, и опрокидываюсь рядом с нею на спину.
Склонившись надо мною, она возвращает мне поцелуй, продолжая легонько поигрывать пальцами над моим стремительно скукоживающимся членом.
— Ой, какой же он теперь маленький и мягонький!
— А слабо тебе поцеловать его?
— Зачем? Тебе очень хочется?
— Да, чтобы он быстрее перестал быть маленьким и мягоньким.
— А к чему нам торопиться? Я довольна тем, что уже было и не прочь отдохнуть.
— Ты-то, может быть, и не прочь. А Аня? О ней надо подумать?
— О Ане? Действительно. Она, ведь, там, бедная, совсем измаялась.
С этими словами Шура склоняется над моим пахом и приближает своё лицо к моему поникшему мужскому достоинству. Неожиданно мои бёдра начинают трепыхать, а сам я — издавать какие-то невнят-ные звуки.
— Ты чего, — поднимает она голову, чтобы взглянуть на меня. — Расхотелось что ль?
— Нет, нет! Бога ради! Просто щекотно стало от соприкосновения твоих волос.
Шура осторожно прикасается губами к кончику пениса, раз другой выстреливает по нему язычком и, почувствовав, как он задёргался, продолжая держать его в ладонях, покрывает поцелуями сверху донизу и уже почти совсем твёрдым берёт в рот, охватывает зубами. Я вдруг вскрикиваю и резко подаюсь назад.
— Что, больно? — встревожено спрашивает она.
Ответить я не успеваю, так как в комнату возвращается Аня.
— Ну что? — спрашивает она. — Не пора ли вставать и приниматься за завтрак?
— Нет, совсем не пора, — возражает ей Шура, и в её обычно мягком голосе слышатся необычные для неё твёрдые нотки. — Приляг и по-зволь Жене снова раздеть тебя. Не возражай, иначе мы это сделаем вдвоём с ним.
Поражённая Аня позволяет мне снять с себя рубашку, расстегнуть и бросить на пол лифчик и стащить трусики...
— И что дальше? — спрашивает она, всё ещё не придя в себя от неожиданности, ложась на кровать и закидывая одну руку за голову, а другой инстинктивно прикрывая низ своего живота.
— А дальше лежи и не трепыхайся... Покажи ей, Женя, где раки зи-муют...
Я моментально опрокидываюсь на неё и начинаю покрывать поцелуями. Аня пытается от них уклониться, извивается, делает усилия, чтобы сбросить мои руки со своих грудей, выскользнуть из-под прижавшейся к низу её живота набухшей мужской плоти. Но все эти движения оказываются бесполезными и, мало того, сильно раздражают её чувственность. Она понемногу стихает и, наконец, позволяет делать с собой почти всё, что мне заблагорассудится. Но, уклоняясь всё ещё от моих поцелуев, поворачивает голову к Шуре и спрашивает её:
— Ну что ему от меня надо?
— А ты не знаешь? — весело отвечает та. — Что нужно мужику от бабы?
— Да какой он мужик? Так... практикант... мальчишка...
— Вот именно, мальчишка, практикант, желающий как можно больше узнать