кавалера... Мне будет очень не хватать тебя, дружочек!
И с этими словами она уже сама обнимает и целует его. Он опрокидывается назад, так что его плечи и голова оказываются на траве, и тянет её за собой. Мне видны только её шляпка, съехавшая на затылок, и его руки, обхватывающие её сначала за крутые бока, а затем за огромный зад, — то впиваясь пальцами в его мякоть, то собирая ими в складки её юбки, причём так, что мне становятся видны её обтянутые ажурными чулками икры.
— Что ты делаешь? — весело спрашивает тётушка, сваливаясь с него на бок и оглядываясь на проделанную им работу.
— В исповедальню хочу пробраться, — разъясняет братец, расстёгивая брюки и доставая из них свой член. — Посмотри на него, истомившегося!...
— Фи! Зачем ты мне это показываешь? — восклицает она, резко отворачиваясь и, приподнимаясь, подтягивает к себе коленки и обхватывает их руками. — Сколько раз тебе об этом говорить?
— Но почему? — интересуется он, также приподнимаясь, обнимая её за плечи и прижимаясь щекой к щеке.
— Потому что не люблю!
— А мне, прежде чем постучаться и проникнуть в твой храм любви, хочется им полюбоваться!
При этих словах Георгий тянет её вниз и, уложив на спину, спешит воспользоваться тем, что колени её подняты вверх, для того чтобы задрать подол юбки. Но обнаружив новое препятствие — мне с высоты были прекрасно видны её панталоны — чуть не кричит:
— Зачем же ты, жестокая, напялила на себя эту броню?
— Во-первых, это не броня, а средство гигиены, в чём нас, женщин, уже сто с лишним лет убеждают врачи...
— Вижу, вижу убедили!
— Во-вторых, ты представляешь, что могли бы подумать мои дочери, когда мне пришлось с Верой, чтобы сделать ей некое подобие компресса, заходить по колено в речку, подоткнув подол платья за пояс?"Почему она сама ходит без исподнего, а нас заставляет непременно напяливать на себя штаны?» — вот что, наверняка, подумали бы они.
— Но сейчас же её тут нет!... Давай, я помогу тебе от них изба-виться...
— Нет, нет! Мало ли что... Вдруг кто-нибудь опять тут объявится...
— Но мне же ничего не видно!
— Обойдёшься!... Нечего там смотреть... Да к тому же — это я хотела заметить тебе в-третьих, чем они тебе мешают?
Тётушка раздвигает колени и, возложив обе ладони на промежность панталон, пальцами слегка раздвигает разрез на нём, хорошо теперь мною видимый. Очевидно, на это последнее её движение обращает внимание и Георгий. Он протягивает туда свою руку, а она обхватывает его за шею и притягивает к себе. Они снова целуются, а спустя какое-то время он помещает свои колени между её бёдрами, приспускает брюки, опять склоняется над нею, просовывает под себя левую руку (он, как и я, левша), приподнимает оголённый зад и начинает поступательно-возвратные движения, которые я уже имел удовольствие наблюдать сегодня утром. Сперва они были очень резкими, но далее становятся сравнительно размеренными и длятся довольно долго. Настолько долго, что мне стало казаться, и конца-то им не будет. А что же тётушка? Она лежит, распластавшись под ним, раскинув руки в стороны и устремив свой взгляд куда-то вверх. Мне даже пару раз пришла в голову мысль, а не на меня ли она взирает? Я успокаиваю себя тем, что укрылся весьма тщательно и обнаружить меня можно только зная, что я где-то тут, на дереве, сижу...
Но вот Георгий зачем-то просовывает свои ладони под её задницу, а мах собственного зада усиливает... Ещё несколько секунд, и он, прохрипев что-то ей в ухо, замирает, тогда как тётушка сжимает его в своих объятиях. Так они лежат несколько минут, после чего она выпрямляет ноги в коленках и движением рук показывает ему, что он может оставить её, что он и делает, опрокидываясь на спину.
— Ну и прелесть же ты! — говорит он, также как и она, смотря куда-то вверх.
