проверяющего по высшему разряду. Вот и старались во всю, боясь кары с его стороны. Стыдно вспоминать, но уползал я от них почти на четвереньках...
... Отдышавшись и приняв горячий душ, я вышел в коридор, чтобы понаблюдать за нашими гостями. Они к этому времени так наклюкались, что вповалку лежали все на той же самой кровати, которую Зойка метко обозвала «Членодромом». Мальчики храпели, лежа голяком, а девочки между ними в разорванных трусиках и лифчиках. Я взял свой мобильник и, от нечего делать, щелкнул эту занятную сцену на память. И в это мгновение в прихожей зазвонил звонок. Я пошел открывать, щелкнул замком. На пороге, бледная, как полотно, стояла раздетая Лена. По ее щекам текли слезы.
— Ты прости меня, Эд, — она обняла меня за шею и прильнула к щеке мокрыми глазами. — Прости! Дура я, дура!... Ты — порядочный, хороший человек, а я — дрянь! Но я люблю тебя! Слышишь?! Не знаю, что со мной произошло, но я без тебя теперь не смогу жить...
Я подхватил ее на руки, покрывая мокрое лицо нежными поцелуями. Мы улеглись на диване и понеслись на крыльях любви...
... С тех пор прошло двадцать лет. У нее выросла (от меня) красавица дочь, которую так и не смогла родить моя жена. Ее сын зовет меня папой, и мы с ним большие друзья. Лена по — прежнему любит меня, и ревнует к каждому столбу. Мы до сих пор часто встречаемся с ней. Тайно...
Эдуард Зайцев.
