Архиповым и не младшим сержантом Баклановым, а были они Андрюхой и Саней — были просто парнями, молодыми, безоглядно возбуждёнными, преисполненными взаимного желания... они оба делали это впервые — и потому оба в своих желаниях были по-детски безоговорочно искренними... ах, какое это было упоение!
И младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов — оба — испытали вполне объяснимый кайф с рядовым Зайцем, когда они, поочерёдно вставляя Зайцу в рот, излили своё молодое семя... но то был кайф чисто физический и, кроме того, в каком-то смысле односторонний, поскольку Заяц хотя и двигал головой сам, послушно исполняя отведённую ему роль, тем не менее делал это по принуждению, то есть сосать вставляемые ему в рот члены был вынужден, а теперь они, оказавшись в одной постели, будучи совершенно голыми, сладостно возбуждёнными, испытывали от всего этого кайф обоюдный, то есть взаимный, а потому более сильный — более упоительный... кайф этот стёр, уничтожил различие между ними в званиях, в сроках службы, и в этом был тоже кайф — кайф невольного обретения человеческой сущности, отметающей лычки и прочие признаки внешней, вольно или невольно разъединяющей иерархии, — два парня без всяких знаков различия, страстно прижившиеся друг к другу, лежали в армейской казарме так, как могли бы лежать в московской квартире, или на даче под Санкт-Петербургом, или в отеле ночного Парижа, или в ничтожно малом и потому почти безымянном, в снегу утонувшем глухом городишке где-нибудь за Уралом, или на солнцем залитом, но совершенно пустынном пляже у самой кромки мягко шумящего серебристыми волнами Атлантического океана... да где угодно могли они лежать так, как лежали сейчас на узкой армейской кровати, погруженные в жаром опаляющую ... страсть, и это тоже был кайф — не столько осознаваемый, сколько ощущаемый кайф вечно молодой и потому упоительно сладкой, из быта выдёргивающей и в бытие погружающей свободы...
Судорожно сжимая ягодицы — елозя телом по телу Андрея, Саня сосал Андрея в губы, в то время как сам Андрюха, лежа под Саней, тискал ладонями Санины ягодицы — бархатистые, мягко упругие, возбуждающе сочные... это было блаженство! Баклан впервые целовался взасос — не именно с парнем, а вообще целовался взасос впервые в жизни, потому как до армии у него с девчонками как-то не складывалось и по этой части тоже... а тут — он делал это впервые, то есть впервые сосался взасос, и это был кайф... охуительный кайф! Наконец, оторвавшись от сладких губ Архипа, Баклан посмотрел Архипу в глаза блестящим и вместе с тем чуть затуманенным от возбуждения взглядом:
— Андрюха, бля... что — возьмешь у меня? Как Заяц... возьмёшь, бля, в рот? — прошептал Баклан, обдавая лицо Архипа горячим дыханием.
— А что — думаешь, что нет? Хуля нам, пацанам... давай, бля! Я у тебя, а я ты у меня... друг у друга — давай! — отозвался Архип, чувствуя, как губы его от страстного сосания слегка набухли и словно потолстели. — Слезай...
Баклан, беспрекословно подчиняясь, тут же откинулся в сторону, и Архип, поворачиваясь набок, невольно покосился на освещенный выход их спального помещения в узкий поперечный коридор, откуда вела дверь на выход.
— Вот, бля, придет сейчас кто-нибудь... оперативный дежурный, к примеру, или из наших кто-нибудь вдруг заявится... мало ль чего! А мы здесь кайфуем... вот обломается! — проговорил Архип, переводя вопросительный взгляд на Баклана.
— А поебать! — отозвался Баклан, стискивая-сжимая в кулаке свой несгибаемо твёрдый, сладко зудящий член. — Или ты что — у ж е обломался?
— Я? — засмеялся Архип, точно так же — непроизвольно — тиская пальцами член свой. — Хуля, бля, мне обламываться? Кайф, бля, такой, что никаких «ракушек» не надо... ну, то есть, не надо, пока мы здесь — в армии. А в случае чего... успеем трусы
