прощаю.
Их уста снова смыкаются, а его рука прямиком направляется за расстёгнутый отворот блузки, принимается поглаживать её груди через ткань комбинации, затем преодолевает верхний край последней, и пальцы предпринимают попытку проникнуть за чашечку бюстгальтера.
— Какая прелесть! И как жалко, что моя ладонь так стеснена в своих действиях, а глазам ничего не видно...
Жар его ладони, касавшейся кожи то одной, то другой груди, снова охватывает всё её тело. И уж совсем невыносимым этот жар становится, когда его пальцам удалось протиснуться поглубже и легонько пощекотать сосок. Саша задёргалась и, хихикнув, вырывается из его объятий.
— Больно, — объясняет она ему, — бретельки в кожу впились.
— Так давай я их сниму с плеч! И мне они тоже мешают.
— А сам лифчик не мешает?
— Мешает, конечно.
— Ну так попробуй, сними его, — улыбаясь, предлагает она вдруг, сама удивившись своей собственной смелости.
И прильнув своими губами к его рту, ощущает, как одна из его ладоней мнёт через ткани блузки и комбинации её правую грудь, а другая, проникнув за воротник кофточки, опускается меж лопаток под комбинацию, упирается кончиками пальцев в лямку бюстгальтера и судорожно скользит вдоль неё в поисках застёжки.
— Сию минутку, — бормочет он, оторвавшись от её губ, и привстав, попытается заглянуть ей за спину, чтобы глазами увидеть то, что никак не могут обнаружить пальцы.
— Ну что, не получается? — с деланным недоумением интересуется Саша.
И, не выдержав, смеётся.
— Сию минуточку, говоришь? Ну, ну! И долго мне ещё ждать?
Заметив, однако, что Леонид почувствовал себя немного уязвлённым, она заставляет себя принять серьёзный вид и пускается в объяснения:
— Как видишь, застёжка особенная, с секретом... Ну да бог с ней, оставим её пока в покое. Никуда она от нас не денется. А мне, наверно от твоих ласк и поцелуев, стало так жарко, что дальше невмочь. И тебе. поди? Твоя ладонь, кажется, тоже взмокла...
— Да, подружка, но от собственных тщетных усилий. Да что ладонь. Всё тело покрылось испариной.
— Ещё бы, рубашка, поди, нейлоновая? Может быть ты освободишься от неё? Не стесняйся, милый.
— И в правду, без неё наверно легче будет. А стесняться чего? Вот видишь — был в рубашке, остался в майке. Но, насколько я понял, и тебе невмоготу от жары. Чего же ты стесняешься? Снимай кофточку!
— В таком деле я стесняюсь быть первой. Но примеру твоему последую.
— Позволь мне, пожалуйста, расстегнуть остальные пуговицы...
— Сумеешь?
— Постараюсь... Ну вот, видишь, всё сделано... Была кофточка на плечах, и нету её. Зато вволю можно полюбоваться плечами, покрыть их поцелуями... И груди уже малость доступны и взорам и на ощупь...
— Да, с пуговицами оказалось легче справиться, чем с застёжкой! — снова не может сдержаться Саша.
— Ох уж эта злосчастная застёжка! Где же она?
— И не пытайся найти её! Сказала же, что она с секретом, а для раскрытия этого секрета ещё не наступило время. Тебе, кстати, теперь не холодно?
— Рядом с тобой и холодно? О чём ты говоришь? Давай лучше поцелуемся!
Далеко ли до границы?
Новая диспозиция в её одеянии открывает иные возможности для его ласк. Тонкая ткань комбинации не препятствует, а может быть даже усиливает течение токов, исходящих от его горячих ладоней. Спустившись к талии, одна из них проникает за пояс юбки и, совершая круговращательные движения около пупка, начинает осторожно собирать в складки и тащить вверх подол комбинации и, обнажив плоть, устремляется, было, дальше. Не прерывая поцелуя, Осадчая пытается воспрепятствовать этому, крепко перехватив за запястье слишком любопытную руку. Та послушно останавливается на мякоти живота, но мгновение спустя устремляется под покровом задранной
