светловолосому парню, который после этих слов, взял в руки цепь, и небрежно потянув, помог ему встать с пола на колени. — Почему,... зачем это... зачем всё это? — после непродолжительного молчания почти простонал он отрывисто тихим, запинающимся голосом. — Всё это? — произнёс, в издёвке растягивая слова, молодой человек, до этого бивший его по лицу, и который при первой их встрече представился «Твой Господин», и которого он с тех пор обычно так и звал. Обводя жестом руки вдоль голых, холодных стен, увешанных креплениями, цепями и крючьями, а так же стеллажей, заваленных разнообразными приспособлениями для удовлетворения их садистских, содержащих сексуальный характер прихотей. — Нам так захотелось,... нам просто было скучно,... Хотелось держать в руках человеческую жизнь... как нить, которую так легко порвать... в любой момент. Заглядывать тебе в глаза, когда тебе больно, когда ты на грани... слушать крики мольбы, и шёпот обессиленных губ, видеть дрожь трясущихся от холода и боли пальцев, кровь, смешанную со слезами, и спермой на твоём лице, когда ты как собака скулишь, и жрёшь из миски. И уползаешь на грязную подстилку в зассанном и заблеванном тобой же углу, забиваясь там, в жалкий дрожащий комок. Это извращённое наслаждение, но всё же ни с чем несравнимый кайф. — Госпожа,... но почему я? — срываясь на слёзы, хватая воздух ртом, произнёс он. — Никита, — он вздрогнул, услышав свое имя, которое он почти успел забыть, гораздо привычней для него стало обращение «сучка», «шлюшка», «дырка» или же «тварь» — а почему нет? Ты сам же не мог понять кто ты... мальчик, девочка... так вот ты сучка!!! Без пола, без смысла жизни, тварь, не имеющая права на собственное желание или же мнение... Просто вещь, для удовлетворения прихотей своих хозяев. Пусть милая, но уже потасканная, которой давно пора на помойку. Ты не стеснялся надевать юбки, крутить жопой на публике, в общем, вел себя как натуральная блядь, так вот... Мы открыли тебе глаза, и фактически показали тебе твою природу. Ты такой, какой есть сейчас... настоящий — и мужская рука снисходительно провела по его грязным, длинным, спутавшимся волосам, в ответ он вздрогнул, от непривычного проявления такой ласки от строгого Господина. — Не люблю долгие прощания, мальчики, давайте закругляться, — Девушка развернулась, и ушла в сторону аппаратурно-наблюдательной комнаты, оставляя за собой тоненький наркотический дымок, от папиросы которую она курила. — Ну что Ники... Взгляни последний раз на место, которое за это время стало тебе фактически домом... — и, достав из-за спины шприц, вколол что-то ему в вену — Дыши глубже, расслабься, и запомни... Не пытайся нас найти или отомстить... прощай моя сучка,... я тебя очень скоро забуду.Они выкинули его из машины ночью, почти в центре незнакомого города, абсолютно голого, со следами свежих инъекций на венах рук и ног, без документов и денег. Он очнулся через несколько часов в местном отделении, Ночной патруль подобрал обколотого наркомана, изредка приходящего в себя, и нёсшего в бреду какую-то ахинею, на которую менты сразу же забили. После, из отделения его забрала бригада санитаров на скорой. Почти неделю он не мог прийти в себя, а врачи безбожно закалывали его всякой дрянью, в течение этой недели никаких заявок о пропаже этого человека не приходило. В короткие моменты его сознания больной вел себя невменяемо, все, пытаясь донести до санитаров какие-то странные, страшные вещи. Один из санитаров обходя палаты заметил, странное поведение во сне наблюдаемого, тот кричал, и умолял о пощаде, или же резко меняя направленность: « Господин, ну... давайте... сделайте мне еще больней... Трахните меня... Умоляю... Позвольте мне кончить», что только подтверждало маниакальность бредовых идей больного.Как бы то ни было иронично, персонал этой лечебницы не отличался какими либо
