... более, что о покойниках плохо не говорят, но, по-моему, у вас ум вашего отца: цепкий, аналитический, яркий, бескомпромиссный...
— Знаете, Николай Иванович, — закинула она ногу на ногу так, что та выскочила из проймы халата и оголенная до трусиков, легла сверху, — я тоже нередко думаю, отчего в жизни сходятся разные люди. Он — красавец, она — записной урод или наоборот, и живут душа в душу, а двое красавцев внезапно расходятся, А до свадьбы любили друг друга еще со школьной скамьи.
— Вот это вопрос из вопросов, — пыхнул я колечком дыма. — На него не так-то просто ответить. Скорее всего половая несовместимость...
— Допускаю. Но только ли в ней дело? Знаю я пары, которых и на этой почве не упрекнешь, а все же разбегались...
— Не зря же говорит народная мудрость, что браки устраиваются на небесах, — поддакнул я.
— Она же глаголет, что только там известны даты рождения и смерти, а все, что между ними, человек заполняет сам, — сказала Тамара и стала освобождаться от халата. Он тут же соскользнул к ее ногам, и мне открылись ее худые телеса.
«Ее можно было бы показывать в качестве узника Освенцима», — подумал я, пораженный ее худобой.
— Что? Некрасивая? Я и сама вижу, что на эти кости не мешало бы хоть немного нарастить мяса, да не могу. К кому я только не обращалась. Врачи говорят, что с возрастом пройдет, Но мне уже тридцать два, но не проходит. Видимо, так и помру скелетом, — уронила она потухшую сигарету и смахнула с ресницы набежавшую слезинку.
«И все же в этом что-то есть: особенное и неповторимое», — размышлял я, продолжая созерцать ее тело. Два жалких бугорка, прикрытые мини-лифчиком, топорщились на груди, проступающие ребра, пупок куда-то утонул, а кости таза, казалось, вот-вот проткнут кожу. Чтобы не разочаровать ее своими сомнениями, я стал тоже раздеваться. Надо сказать, что в то время я был избыточно упитан, что не мешало мне заниматься сексом с самыми горячими натурами. Оставшись в одних трусах, налил еще коньяку.
— Выпьем? — протянул ей рюмку.
Мы чокнулись и тут же осушили рюмки. «А она что-то многовато пьет», — мелькнула мысль. Раньше, как я знал, она не выпивала и одной рюмки за вечер.
... Тамара «пожирала» меня глазами, Она смотрела на мой живот с такой жадностью, с какой смотрит несчастный путник, умирающий от жажды в пустыне, на внезапно открывшийся его взору долгожданный колодец. Я снял свои трусы и приподнял «Нечто», торчащее между ног. Оно давно уже было готово к «бою». Я медленно оттягивал на нем кожу, постепенно оголяя головку. Этот «садистский» прием всегда действовал безотказно. Тамара, не мигая, смотрела на головку, лихорадочно облизывая пересохшие губы. Наконец она не выдержала, сорвала с себя трусы и лифчик, стала на колени и приблизила пылающие губы к моему «мальчику». Она схватила его своими тонкими, цепкими пальцами и, давясь, затолкала в рот. Я почувствовал ее зубки и слегка вздрогнул. Она жестами призывала меня «работать». Я сделал несколько возвратно-поступательных движений. У нее был маленький, неглубокий рот, и «мальчик» не мог в нем полностью поместиться. Тамара помогала мне губами, стараясь высосать все из моего «хулигана».
«Аппетит приходит во время еды», — вспомнил я известную пословицу, замечая, что меня уже влечет к ней не сила разума, а дикое, неуправляемое половое чувство. Мне почему-то захотелось трахать ее во все дырочки: рот, нос, уши, ее костлявый передок и тощий зад. И в голове, словно молотом стучало: «Сливать! Сливать! Сливать!... «. Это уже были чувства не человека, а взбесившегося самца, которого вечный зов пола зовет и гонит куда угодно, чтобы в страстном порыве поймать и покрыть самку. Я почувствовал, что теряю над собой контроль и готов впасть в сексуальный транс. Так оно и случилось. Не успел я залить ей рот своим семенем, как выхватил член,