вон тоже думала: мужика себе найду, поселюсь с ним, детишек родим... Да только никто я, ниоткуда, и звать никак... Кто ж меня замуж возьмет. Боятся все... Вот к разбойникам и прибилась...
— К разбойникам, — потрясенно проговорила купеческая дочь.
— А что, они про род, племя не спрашивают. Ложилась под каждого, кто захочет. Тем и жила. Думаешь, это лучше, чем здесь...
— И ты вернулась?
— Поймали нас третьего дня, — обреченно вздохнула Катька, — На засаду наткнулись. Всех повязали. Приволокли в город, бросили в поруб. Казнить должны были. Да только свечки-то у меня отобрали, вот и не смогла я от зова его нечистого уберечься. Рогатый-то почитай каждый день меня звал, да все бестолку. А тут... Не знаю, все как в тумане было, рвалась я наружу, об стены головой билась. Бревна неохватные зубами грызла, гвозди ногтями рвала. Как и выбралась-то? Как дорогу в темноте нашла? Как не напал никто? Не знаю. Только здесь, во дворе, очнулась... И поняла: все, конец...
— И что теперь...
Накрепко прикрученная к старым кОзлам Катька вновь тяжело вздохнула. Резко тряхнула головой. Решилась:
— Со мной все кончено. Мне не жить. Я к смерти приговоренная: либо он, либо те... в городе. Но тебя я спасу. Не спорь! Слушай...
За полдень, как и предупреждала истерзанная нелюдем Катька, Игнат Семеныч твердой уверенной походкой в сопровождении двоих холопов отправился на рынок. Подумать только, раньше Агафья не замечала этих его каждодневных действий.
Купеческая дочь выскочила на высокое крыльцо, как только захлопнулись ворота. Первым делом она, не медля, послала Ваньку, огромного рыжего молодца, которого использовали для не требующего умственных усилий физического труда, загрузить овин прошлогодним сеном. Случившаяся тут же ключница сварливо поинтересовалась, зачем это. «Чтобы не сгнило от сырости», быстро пояснила девушка и немедленно, как учила беглая холопка, сослалась на Игната Семеныча.
Толстая служанка, удивленно похлопав глазами, «Оно, вроде, и не сырое», особого криминала в ее действиях не усмотрела и препятствий чинить не стала. Главное, чтобы не проболталась свекру раньше времени.
Ваньку подгонять не пришлось: за две ходки — от сарая до овина не более двух дюжин размашистых шагов — он доверху набил второй этаж закопченной избушки сухим, как бумага, сеном. Отослав помощника, Агафья, дрожа от страха, вошла в небольшое почерневшее помещение. Голой Катьки не было. Утром, знала девушка, ее оттащили в подвал. Большие неструганные кОзлы стояли на своем месте. Толстые грубые веревки оставили на темных ножках светлые полоски. Местами на этих свежих следах встречались бурые кровавые пятнышки. Девушка вздрогнула: сколько унижения и боли довелось вчера претерпеть несчастной беглянке. Испуганно оглянувшись, она подняла подол — под верхней рубахой на поясе висели толстый кожаный мешок и нож. Вцепившись ногтями в узел, Агафья с трудом развязала его. Из мешка девушка извлекла небольшую кожаную пороховницу с которой ручьем стекала вода: как научила Катька, Агафья с вечера вымочила ее в большой бадье в своей клети.
Отодвинув тяжелую заслонку печи, купеческая дочь запихнула мокрый кулек в черную глубину топки. Оставалось самое тяжелое — перепилить большим кухонным ножом толстые канаты, удерживающие бревна потолка после давнишнего, всеми прочно забытого ремонта.
Она едва успела захлопнуть дверь своей светелки, как в коридоре раздались тяжелые гулкие шаги. Девушка поспешно взяла в руки шитье.
— Скучаешь? — свекр и не подумал стучаться, — Я тоже что-то соскучился.
Он развязано приблизился. Положил широкую мозолистую ладонь ей на голову. Повернул к себе.
Колдовство! Внезапно поняла девушка. Он использует свое колдовство. Слышать через ... восковые затычки в ушах она приспособилась быстро. А вот его потусторонний зов,
