зачем?
Андрей, думая об Игоре, чувствует, как Макс, сбиваясь с ритма, невольно усиливает мощь своих толчков, при этом сопение Макса становится похожим на всхлипывание — всё это означает, что Макс вот-вот кончит... у него, у этого пацана, где-то остались папа-мама, друзья-товарищи... может быть, дома осталась девчонка, которая его, Игоря, провожала — обещала ждать... что он, Андрей, вообще о нём, об этом Игоре, знает? Ничего не знает. Так почему тогда... зачем это сладкое бремя, это душу разрывающее чувство безответной, безысходно щемящей нежности — на исходе его, Андреевой, службы? Через две недели траектории их жизненных путей-дорог, на мгновение соприкоснувшихся, вновь разбегутся в разные стороны, и он, Андрей, никогда Игоря больше не увидит — никогда-никогда... а Игорь, быть может, никогда не вспомнит о нём — сержанте из «карантина»... они затеряются в лабиринтах жизни, и — никогда никто не узнает, какие чувства за две недели до дембеля он, Андрей, испытывал, глядя на пацана...
Макс, «отстрелявшись» по второму разу — кончив «по второму кругу», рывком извлекает член из Андреевой задницы и, тяжело сопя, блестя капельками пота, тут же тянется за полотенцем; Андрей, опуская ноги, отодвигается в сторону — уступает Максу своё место на матрасе... Макс беспокоится: не стал ли он, Макс, «голубым», полтора года испытывая кайф от траха в зад? Но можно трахаться в зад и в рот — и «голубым» при этом не быть. А можно, в реале ни разу не испытав — не познав — сладость однополого секса, быть «голубым» однозначно. Дело не в сексе — дело в тех чувствах, которые парень либо испытывает, либо нет... секс — он и в Африке секс; а вот чувства... то, что испытывает в отношении Игоря он, Андрей, похоже только на одно — на самую настоящую, тщательно скрываемую, но от этого еще более сильную л ю б о в ь... и тогда сам собой возникает последний — самый главный! — вопрос... он, Андрей, час назад спросил у Максима: «А ты что — боишься стать голубым?» — он задал этот вопрос Максиму, а спрашивать об этом впору самого себя...
— Ложись, — коротко выдыхает Андрей; сев на корточки — широко разведя колени, он проводит концом освободившегося полотенца между щедро распахнувшимися ягодицами, вытирая свой вторично использованный вход, и тут же, отбросив полотенце в сторону, становится между раздвинутых ног уже лежащего на спине Макса на колени; член у Андрея стоит, хищно залупившись; Андрей, выдавливая остатки вазелина на бархатисто-сочную головку, указательным пальцем размазывает вазелин по головке; затем, отклоняясь в сторону, он опять тянется к полотенцу — вытирает скользкий от вазелина палец, и только после этого, держа приготовленный к траху член двумя пальцами у основания, он возбуждённо смотрит на Максима. — Давай!
Андрей, глядя на Максима, произносит своё «давай!» коротко, отрывисто, и в голосе его отчетливо слышится сильное, по-весеннему молодое нетерпение; в этом требовательно брошенном «давай» звучит желание секса — желание острое, напористое, безотлагательное. Максим молча — послушно — вскидывает вверх ноги, отчего ягодицы его разъезжаются, раздвигаются-расходятся в стороны, и Андрей, тут же пристраиваясь к сложившемуся вдвое Максу — над Максом нависая, направляет член в очко; головка члена упирается в туго стиснутый вход, — резко, с силой двигая бёдрами вперёд, Андрей входит в очко Макса одним мощным толчком, отчего Макс, одномоментно заполучая между ног раздирающий втык, невольно морщится... но морщиться поздно, — нависая над Максом, Андрей с силой вдавливает член до самого основания и, в таком положении на секунду застыв, тут же начинает размашисто двигать бёдрами... кайф! На матрасе, расстеленном на полу, Андрей трахает Макса в зад, а перед мысленным взором Андрея по-прежнему стоит Игорь: глядя в лицо лежащего на спине
