какой патриот и нормальный человек будет творить на языке другого государства. Или его творчество ... выше штампов, а убеждения дороже национальных суеверий. Так кто же он? Русский из Малороссии или украинец, развивший русскую и через неё мировую литературу, а значит и культуру?
Хождение по городу в раздумьях о сущности украинца, украинского творчества привело меня к знакомому дому. Я удивляюсь — — взял и ни с того ни с сего пришёл именно сюда к дому Андрея.
Звонок. Открывает дверь.
— Привет. Ты один?
— Да. Заходи. — Я зашёл, разулся, разделся. — Я думал ты меня забыл.
— Да. Я тебя забыл. Но ты представляешь, мои ноги сами меня сюда привели. Хожу-хожу, размышляю, никого не трогаю. И тут сразу, как из под горки, появился твой дом. Тут-то и думаю: всё это не случайно и надо зайти.
— Я польщён, что ноги твои ещё не забыли ко мне дорогу. Ужинать будешь?
— Ну, раз ты настаиваешь, не могу не повиноваться желанию хозяина.
Андрей пошёл на кухню и оттуда выкрикнул: «Ты знаешь про желание хозяина!» Да я знаю, но это меня не греет. Свадьбы не будет никогда.
Посреди ужина спрашиваю:
— Ты как думаешь, Гоголь украинец или русский?
— Не понял.
— Что более правильно писать в учебниках по литературе «Гоголь украинский писатель», «русский писатель» или «украино-русский»?
— Мне абсолютно всё равно, чистосердечно начхать.
— Просто антипатриотичность какая-то. Не хорошо
— Грифон. — Андрей обладает потрясающей способностью одним любым словом выразить всё, что угодно, а точнее всё, что чувствует и хочет сказать. И, действительно, зачем тратить слова, когда интонация, мимика, жесты, а особенно глаза говорят намного ярче и полнее. Андрея не интересуют мои духовные терзания, поиски смысла национальной культуры, он хочет одного, но не один раз.
Вот так просто доесть и лечь спать было бы высшей неблагодарностью. Это было бы высшей нахальностью. Это было бы оскорбление двоих.
Я подошёл к нему. Он бреется каждый день, привычки не уходят. Помассажировал шею и плечи.
— Скучал ли ты, мой птенчик? Хранил ли память обо мне?
— Грифон, я тебя люблю. Я твой сейчас и навсегда. Как ты ушёл... — я поцеловал его, и это лучшее продолжение беседы. В сексе не говорят, и тем более не хнычут от раздавлености чувствами.
— Идём. У тебя спальня там же?
При входе в комнату, я включил свет и прижал Андрюшу к стенке. Сильный, сильный поцелуй. Я чувствую вкус, их мягкость, их податливость. Губы Адониса.
— Как я мог забыть твой вкус, не преступление ли это?
Я вкусил его нижнюю губу, а руками, как слепой, прощупываю щёки и глаза. Ввожу язык, и чувствую другой, чувствую, как он трепетно прикасается зубами к нему. Пытаюсь вытащить язык, а он игриво прикусывает его, как бы задерживая. Пропускаю его язычок, и пытаюсь всосать его. Поцелуи с Андреем божественны. Мы пропустили языки друг другу в рот и начали играться беспорядочно и дерзко. Мы засмеялись. Я снял с него халат, на нём остались только белые трусы. Халат откинул на пол, обнял и провёл руками по спине сверху вниз до талии. Я поцеловал его шею, ниже, плечо. Как приятно его тело. Он быстро снял с меня рубашку, джинсы, и мы легли на кровать.
Мы смотрели друг на друга не больше минуты, потом я положил руку к нему на грудь. И начал кругообразно поглаживать вокруг сосков, от них до середины. Потом поцеловал их. Я знаю, ласкание сосков сильно возбуждает Андрея. Слегка прикусив, начал засасывать сосок. Потом другой, при этом поглаживая его торс. Андрей засунул свою руку ко мне в трусы, набухший член уже ждал прикосновения. Я опять начал целовать моего Адониса раз, второй.
Потом снял ему трусы, и он мне. Мы легли в позе типа «69» так, что пенис партнёра лежал напротив лица. В нём всё прекрасно: волоски и резко вырастающий из них ствол пениса, как обелиск,
