мира.
Я проводил её до общежития и ушёл к себе.
IV
Мы едем на экскурсию в Киев. Сидим вместе: я и она. Смотрю в окно и думаю о жизни, а точнее о моих отношениях с Ирой. Мы уже встречаемся несколько недель. Сначала тайно, потом открыто. Дурацкая привычка в общении находить общее с собеседником, и акцентировать на этом, привычка налаживать эффективную коммуникацию с любым человеком, и при этом всегда быть самим собой, так вот всё это укрепило и усилило привязанность Иры ко мне. Как не люблю эту тенденцию. Мой партнёр должен быть самостоятельным, уверенным. Он — это тот человек, с которым мне интересно и легко, а не тот, кому интересно и легко со мной. Не спать же мне с половиной моих знакомых. Но точно квалифицировать наши отношения я не могу. Одно только могу сказать отношения у нас разные. У Иры на меня неосознанный интуитивный женский расчёт и зарождающаяся страсть. А я холоден. Вежлив, интеллигентен, иногда голланден, но всё же холоден. Я попал именно в такую ситуацию, когда меньше всего понимаю себя. И чем глубже анализирую свою душу, тем более аморальным себя чувствую. Ведь я фактически использую её для своих лабораторных исследований. Я, как кошка, играю с мышкой. И честно было бы расстаться, и не подавать надежды. И не тратить её время на себя. Но самая банальная подростковая интрига пробуждает во мене стремление к сексу с женщиной. Она не привлекает меня, не вызывает желания и жажды, поскольку девушка, но что-то тупое и животное требует соития. Это заставляет меня повременить. К тому же пока что всем хорошо.
Мы гуляли в Верховной Раде. Были на балконе сессийной залы. Там огромная и интересная люстра. Впрочем, нечто удивительное наполняло мою душу, ведь это место — сердце политической жизни Украины. Чего здесь только не было. Сейчас Верховную Раду можно назвать Домом терпимости, то ли потому, что народ терпит политиков, или они терпят друг друга, то ли потому, что идеалы толерантности засели в головы наших политиков, а может на то есть другая причина...
Марийнский палац восхищает своей историей, ведь тут ходили императоры и императрицы, придворные, тут были заговоры, и всякие другие интересные и загадочные истории. Кругом была видна история. Но всё это декоративно. История превращается в декор, когда не имеет преемственности. Интересно, президент тоже одевает эти старые и позорные тапочки, чтобы не испортить пол. Как-то быстро прометнулись мы на второй этаж и спустились.
Нас отпустили. И мы с Ирой начали лазить одни по Хрещатику. Потрясающая архитектура домов и мостовая кладка. Мы ходим, как зачарованные, словно в музее. Вот тут, может быть, ходил Грушевский, а тут прохаживал молодой Булгаков. На этих камнях ходили миллионы людей украинцев и иностранцев, политики и электорат, интеллигенция и рабочие, и вообще все-все. А теперь ходим мы, и смотрим на всё жадными глазами. Хочу уловить какую-то тайну Киева, его душу. Уже сейчас чувствую, что Киев необозримо большой, и его не пройти пешком просто так, как Черкассы.
Мы ходим быстро, стараясь просмотреть как можно больше экспонатов, кстати, к экспонатам принадлежат ещё и люди: многие хорошо одеты (Хрещатик!). Но они движутся более ритмично — сразу видно, что темп их жизни больше, быстрее. Чем быстрее идёшь, тем сложнее остановится, а красоту мира можно понять, только не двигаясь, только заворожённым.
Для меня Украина — это жінка, именно жінка, а не женщина. На то есть своя причина — язык. Русский язык, хоть он и сложный, развитый, но всё же это язык документов: указав и циркуляров. Украинский же изначально песенный язык, язык переливов и переходов, язык звучания. Он изначально женский: нежный, мягкий. Вот и сама культура Украины как и её язык. Но вот передо мной девушка, и Украина тоже девушка. Почему украинскую культуру я чувствую, сопереживаю, бывают моменты, когда я сливаюсь с ней, а с Ирой такого не происходит?
