Поезд из двух вагонов с маленьким электровозиком медленно полз по горной узкоколейке, петляя среди огромных сосен. Лес казался бесконечным. Но более красивых мест, чем здесь, трудно себе представить. В горах Грузии особенно красиво летом, хотя любители горнолыжного спорта со мной поспорят. И вот впереди показались первые домики села Бакуриани — конечной станции узкоколейки. Народу в поезде было совсем не много. Лето — не сезон для туристов в этой местности. Выйдя из вагона, я решил не затягивать с выяснением нужного адреса. Перемежая русские слова с грузинскими, удалось установить, что цель моя находится почти на самой окраине селения. Последний из опрошенных мною местных жителей, старик в бурке, пасший коров, уверенно указал на одиноко стоявший небольшой домик на холме. В груди возникло чувство тяжёлого волнения, и сердце учащённо забилось. В голове вдруг появились сомнения: «А стоит ли идти? Как она воспримет моё появление? С чего я вообще взял, что она будет мне рада?». Но отступать было поздно. Я решительно зашагал по тропинке.***В Хашури я приехал три дня назад на свадьбу давнего знакомого Дато. Куча народу, родственников, бурное кавказское застолье, песни, утренний бадун. На следующий день мы с теперь уже женатым товарищем сидели в беседке вдвоём и тут, словно прочитав мои мысли, он спросил: — О ней думаешь, да? — Заметно? — На лице всё написано, — откинулся на спинку лавочки Дато, укусив яблоко и внимательно уставившись на меня. — Как она живёт? — Как живёт? Так, живёт. Бабушка Натела нормально всё говорит. На днях в Борджоми её видел. — Одна живёт? — Дато расплылся в загадочной улыбке. — С бабкой и детьми. — Ты же понял, о чём я. — Тогда, совсем одна! — Дато заржал, как сивый мерин. — Понятно. — Что тебе понятно? Адрес давать? — Ну, давай. — «Ну». «Давай». Пиши, гэнацвалэ.***Подойдя к калитке, я не сразу решился постучать. В конце концов, снова убедив себя, что движение теперь возможно только вперёд, я таки постучал. Послышался скрип открывающейся двери. Затем лёгкие шаги к калитке. — Вин эс арис? — послышался знакомый голос. Подавив комок в горле, я ответил: — Эс мэ вар. Тина, это я. Саша.Дверь калитки распахнулась.Тина ничуть не изменилась за пять лет. Только теперь вместо дорогого платья, украшений и макияжа на ней было длинное голубое платьице, целомудренно закрывающее колени, руки почти до локтей, и без намёка на декольте, что не могло, тем не менее, скрыть её достаточно большую грудь. Надо сказать, что и в те времена, когда я познакомился с нею и её мужем Вахтангом, ещё в Москве, она тоже всегда одевалась очень скромно. Скромность была не только в одежде Тины, но и в характере. Это была немногословная, но очень сильная женщина. Как морально, так и физически. Её телосложение не назовёшь хрупким: высокая, со стройной и гордой осанкой, крупной грудью и широкими бёдрами. Взгляд её прекрасных карих глаз всегда был волевым и демонстративно гордым, поэтому при общении с мужчинами и даже мужем Тина часто опускала глаза. У неё были длинные тёмные волосы, которые она обычно завязывала на голове так, что была обнажена шея. Кожа тины была светлой и даже бледноватой. А кавказский тип лица выдавала разве что характерная чуть угловатая форма бровей. Вот и сейчас она стояла с привычно завязанными волосами, в своём скромном платьице и тапочках. Пару секунд она смотрела на меня удивлённым взглядом. — Привет, — на её лице появилась улыбка, и даже искренняя радость. — Привет, — ответил я, улыбнувшись в ответ. От сердца отлегло. — Ой, что же это я... Заходи, — опомнилась вдруг Тина.Мы прошли через небольшой дворик в дом. Дом был одноэтажным, но достаточно просторным. Когда мы вошли в прихожую, из одной из трёх комнат послышался голос, спросивший по-грузински, кто это пришёл. Тина в ответ сказала, что старый друг из Москвы. В дверях показалась бабушка Тины —
