блуждала усмешка, — в блеске же мутно-зеленых зрачков жили все дьяволы мира.
Саша подходила к зеркалу с грациозностью лани, долго смотрела на себя, улыбалась, а после обнажалась перед ним и белая сорочка летела вниз под ступни на паркет. Стройное тело. Узкие бедра. Бермудский треугольник лобка.
Каждый день новая игра, каждая игра как новое откровение. Саша не любила повторяться. Она игралась со своим отражением с ловкостью жонглера, жонглирующего своими булавами, с изяществом с каким лишь только одна кошка может играться со своим хвостом. Она-то подходила к зеркалу вплотную, так близко, что темные соски ее реальной груди упирались в свое же собственное отраженье, то отдалялась, иной раз поворачиваясь к нему лицом, то выгибая спинку, разворачиваясь задом, и пальчик ее кисти скользил вдоль удлиненного овала ягодиц и забирался внутрь и выходил обратно.
— Ты просто жалкий человек, ты трус, ты, как та жертва, которая хочет, чтобы ее, наконец, поймали. Пауза. Ты, так боишься своего тайного эшафота, что приходишь к нему каждый день, надеясь так превзойти свой страх. Но страх только усиливается, когда ты видишь перед собой блестящее лезвие его гильотины и тогда, ты совершаешь вторую ошибку, влюбляешься в нее все с тем же посылом. Пауза. Ты что дурак! Это твоя кривляка, — Саша, — это и есть твоя гильотина, которая придет день, тебя погубит. Очень долгая пауза. У гильотин есть такое свойство время от времени подать на головы своих влюбленных созерцателей. Ты разве не знал?!
Женщина замолчала, отстранилась от него, закинула за спину, локоны рыжих волос, взглянула на него снизу верх.
— Почему, ты на меня всегда так пялишься, у тебя сейчас такой вид, точно гильотина уже рухнула... ну что?
А он молчал, как всегда нелепо разведя руки в стороны, и смотрел на нее сверху вниз, как белая струйка его семени медленно падает с ее острого подбородка.
Саша некогда не приводила к себе домой мужчин, почему? Возможно, они были ей просто не интересны. Тому кто хочет себя, едва ли нужны партнеры. За время своих наблюдений человек напротив лишь однажды видел в ее доме мужчину, хотя в этом случае это слово не показатель факта, а его большое преувеличение. Маленький рост. Болезненный вид. Большие очки. Вуди Ален. Молодые люди сидели на кухни, пили зеленый чай и разговаривали. О чем? А мире во всем мире разумеется. Ничего не было.
Саша садилась на кресло расположенное напротив зеркала и раздвигала ноги; пятки ступней вжимались в мягкую ткань. Хаус темных волос, едва заметная прорезь, вялый петушок, — двуликий Янус кого отталкивающий, кого манящий.
Два пальца оттягивали клитор, в то время как мизинец слегка проникал внутрь.
— Андрей Николаевич вы приготовили отчет? Андрей Николаевич... Андрей Николаевич... отчет? Вы спите? Отчет!?
— А? Конечно я приготовил отчет... стоп... какой вообще, к черту, Алина, отчет?!
— Саша любила игрушки, — актрисам нужен аксессуар. Она трижды посещала секс шоп. Костюм снегурочки сейчас негде не купишь, монашки и принцессы тоже. У ней вообще был целый гардероб, а также хлыст, пара искусственных фаллосов и кое-что еще. Саша была тот еще провокатор!
— Так что... Николаевич, поедим с ночи на рыбалку. Сейчас на Шайбе такой клев идет, окуни так и лезут.
— Нет, с ночи я не могу.
— Так воскресенье, Николаевич... расслабимся! По чекушке возьмем, молодость вспомним, как на Ленина по девкам шарились. Помнишь Машу три копейки? По лицу вижу, помнишь! Как же она сосала! Как сосала, а... и главное альтруисткой была, не то что сейчас бабы пошли, сейчас всем бабам, — бабки подавай, а той давали, сама не брала. Идейной как пионерка была, ешкин кот!
— Нет, с ночи я не могу... дело есть... дело!
— Дело у прокурора, а у нас с тобой делишки. Столько лет ведь не виделись, а Николаевич?
— Ты слово, нет, знаешь,