Второй час приходится сидеть под дверью кабинета — это ожидание уже невыносимо. О чём можно разговаривать? Моя подружка, практически уже невеста, скрылась за роскошной дверью для того, чтобы встретиться со своим научным руководителем, по совместительству завкафедрой — вершителем судеб обучающихся здесь студентишек. Мы с моей девчонкой заканчивли эту бодягу, от торжественного выпуска нас отделяли только заветные корочки дипломов. Правда, для меня это было большой проблемой, так как учиться мне было лень — я выплывал за счёт везения да посторонней помощи. Теперь, видимо, везение кончилось, а помощи ждать неоткуда — все заняты своими работами.
Что ж, я привык воспринимать ситуацию философски и просто отстранённо созерцал происходящее. Надеюсь, хотя бы моя Милка проскочит эти жернова легко — она — то всегда ответственно и вдумчиво училась на отлично. Вот и сейчас окончание многодневных трудов стало для неё праздником — на встречу она пришла в парадной белой блузке, выгодно подчёркиваюшей её крупную упругую грудь, короткой плиссированной юбке а-ля «японская школьница»; композицию дополняли удачный макияж и стрижка. Вместо колготок одеты чулки и, конечно, сексапильный чёрный комплект нижнего белья. Дело в том, что после всяких занудных дел, в успехе которых Милка совершенно не сомневалась, продолжение планировалось в клубе-ресторане с переходом в романтически-интимный вечер.
И вот теперь эта перспектива откладывалась всё дальше и дальше, заставляя меня нервничать и задумываться больше о жратве, нежели о возвышенных плотских утехах. Наконец, за дверью послышался знакомый стук каблучков, и моя дорогуша буквально вылетела из кабинета, и практически не задерживаясь, сбежала вниз по лестнице. Что ж, после стольких минут мозготраха это вполне ожидаемая реакция — я рысью поскакал к машине — открывать двери, заводить, встречать — всё как обычно. Необычности начались, когда мы уже отчалили от сумрачных стен альма-матер. Краснея, бледнея и запинаясь, Милка поделилась новостью о том, что её научный, старый пень, предпринял попытку её подомогаться — так я, по крайней мере, понял сначала.
Первой реакцией было побежать разбираться. Однако подруга попросила ничего пока не делать — выслушать историю до конца. Оказывается, этот занудный научный хрыч оказался вовсе не чужд разного озорства, хотя исполнил всё совсем непривычным способом. Он долго «ездил по ушам» по поводу слабости работы Милки, явно давая понять, что неплохо бы проявить ещё какие-либо способности, кроме тяги к знаниям. Направление этих затей стало ясно, когда он недвусмысленно положил ей руку на обтянутуе нейлоном колено, причём опасно близко к краю юбки, и в следующюю секунду, словно не сдержавшись, сдвинул руку вверх, обнажив узорную резинку чулка.
Из уважения к профессорским сединам и ещё неизвестно почему, Милка не стала верещать либо проявлять агрессивных действий, но решительно скинула ладонь озорника со своего бедра и сказала одну из сакраментальных фраз из разряда «а вот этого не надо». К её удивлению, аудиенция на этом не прекратилась немедленно, как она ожидала. Оно и понятно, подумалось мне, ведь её захотел не пэтэушник пацан из соседнего подъезда, а опытный и хитрый пожилой преподаватель, на счету которого наверняка немало уложенных на подходящюю горизонталь студенток, а возможно даже сколько-нибудь порванных целок.
Умник сделал вид, что ничего не произошло, однако так ловко завернул следующие несколько фраз, что стало ясно, что бумаги перед ним дипломной работой никак не являются, и место им на выставке детсадовских рисунков. Вполуха слушая его жужжание, Милка лихорадочно соображала, на какую помощь может рассчитывать в деканате и выше, однако вместо этого в голову настойчиво лезли эпитеты, обычно употребляемые к шаловливому собеседнику типа
