зачем ты так со мной? Мне и так больно! — А мне не больно!!! Нисколько!!! Я не знаю, где и с кем я буду в Новый год. Не звони мне... Не надо...
Лиза ... стояла столбом, прижав трубку к уху, посреди зимнего сада, куда она отошла поговорить посреди музыкального занятия с Таней. — Лиза, уже все? Так все? — кричала от пианино уставшая получасовым усердием девочка. — Уже всё... Совсем всё... — шептала девушка, потерянно слушая гудки в прижатой трубке, которую она не опускала от уха в надежде, что та скажет ей нечто обнадеживающее. Вернувшаяся к инструменту и не нашедшая там сбежавшей ученицы, Лиза впервые крикнула на Таню, обидев ту. — Ты злая... Лизка... я тебя не люблю. Ты как папа, когда он на маму кричал... — Всем плохая... Никому не нравлюсь... Дрянь я, наверное! — растерянно не находила себе места девушка, бесцельно кружа по дому. Вот и расплата за нерешительность, за вечный страх — так ей и надо! Не смогла, не сумела удержать! Одна...
Девушка так устала чувствовать себя одинокой, безвинно виноватой, терзаться угрызениями совести относительно возлюбленного, что искренне обрадовалась сообщению любовника о новогодней поездке в Европу, только подальше отсюда. Усилием воли она просто-напросто заставила себя быть благодарной, довольной и оживленной, насколько возможно скрывая тоску по безвозвратно — или нет? — потерянному Игорю. Она сама себя наказывала. Александр самодовольно принимал её признательность, любуясь ей, кажущейся веселой и беззаботной. На краткий миг она стала той, какой он её желал видеть, — идеальной любовницей. Насильно настроив себя на позитивную волну, девушка ещё до отъезда замучила его собственной заботой и преувеличенной сексуальностью. Так хотелось хоть кому-то быть нужной, и эту необходимость она читала во взгляде Александра.
— Нет, не больно... да... ещё... да, так хорошо... правда... — изгибаясь и едва вздрагивая, она прижимает его руку к своей груди и сильно сжимает её. Её тело отзывается на каждое погружение его руки внутрь себя мелкой вибрацией, которую он ощущает, сжимая её грудь. Стоя на коленях около кровати, он не отрывает кончика языка от выглянувшего из раскрытых складок темного клитора, который мерно подергивается вслед за снующей в ней рукой. — Да... так... — она запрокидывает голову в мучительном возбуждении, до которого специально доводит себя, чтоб прогнать печальные мысли. Невообразимая пляска его языка вокруг пульсирующего клитора заставляет её тело выгнуться дугой, а её руку — хлопать по простыни и сминать её. — Ещё? — с трудом доходит до неё вопрос склонившегося над ней мужчины, и она, едва ворочая губами, беззвучно шепчет «да». Он перемещает руку с её груди вниз, скользнув по тщательно выбритому (ему так нравится) лобку, разводит пальцами мокрые губки и давит на них, выпячивая остренький конус вверх. Бьет языком в самую точку наслаждения и, замкнув на нем губы, втягивает его в себя. С громким хлюпаньем толкается в ней рука, в то время как девушка закрыв лицо, низко стонет. Он поднимает мокрое лицо и, отодвинув её от края постели, садится ей на грудь. Она торопливо смыкает губы вокруг давно уже твердого органа. — Нет, милая, не выжимай меня до конца! — смеется Александр. — Твоя намучившаяся щелочка это заслужила! Девушка держит поднятыми свои ноги, а он, полулежа на ней, уверенно погружает пенис в скользкое влагалище. Стукнув яичками по промежности, он вжимается в неё ненадолго, и они начинают сперва неспешные взаимные фрикции.
— Ты устал со мной? — негромко спрашивает Лиза, лежа у него на груди и накручивая на пальчик волосы его лобка. Она задумчиво чертит извилистые дорожки на выпуклом волосатом треугольнике и изредка чуть касается уже высохшего от её соков темного органа. — Сейчас? Да! Или ты о другом? — Я так... вообще... Я ведь... расстраиваю тебя, злю? Он саркастически хмыкает: — Эк, куда тебя принесло! Надо же, дождался! А ты что, покаяться надумала?
