Сейчас, разменяв третий десяток, я вспоминаю этот случай с улыбкой, а тогда, в семь лет, мне было не до смеха.
Главным событием в семилетнем возрасте была конечно школа. В начале восьмидесятых школа была еще десятилетней и в первый класс брали в семь лет, а не на год раньше, как сейчас. Возраст до семи официально считался детсадовским. Ну а в семь, с приходом в школу, все капитально менялось. Отношение окружающих, одежда... Больше не надо было носить детские колготки — по крайней мере мальчикам. Не говоря уже о горшке.
В-общем, чувствовал я себя в семь лет почти взрослым. И стесняться, конечно, начал. Для мамы я иногда делал исключения, но старшей сестре уже нельзя было заходить в ванную, когда я стоял там под душем. Хотя год назад все было совсем по-другому. В детсадовском возрасте мне нравилось купаться в присутствии сестры, потому что она всегда придумывала интересные игры.
Моя сестра Наташа была старше меня на девять лет и соответственно училась в девятом классе. Отношения между нами в то время были довольно натянутыми. У меня даже сложилось впечатление, что я начал Наташе мешать. Ей постоянно не сиделось дома и конечно не нравилось, когда мама просила ее побыть со мной. У Наташи и ее школьных подружек всегда были другие планы, в которые я разумеется не входил.
Не помню, с чего в тот день все началось. Наташа была недовольна мной с самого утра и постоянно к чему-то придиралась. Вечером недовольство моей сестры усилилось, потому что ей надо было идти на школьную дискотеку, а мама, как назло, задерживалась на работе. Одного меня дома в семилетнем возрасте еще не оставляли, вот Наташа и вынуждена была ждать маму. Что касается отца, то он тогда работал вахтовым методом на севере и его уже несколько месяцев не было дома. Зато в гараже весной должны были появиться новенькие «Жигули».
Наконец мама позвонила домой и сказала, что выезжает. Поскольку дорога домой у нее занимала около часа, мама попросила Наташу разогреть для меня ужин. Наташа, хоть и успела нарядиться на дискотеку, принялась возиться у плиты. Разогрев ужин, она позвала меня есть.
Мы сели за стол и я молча начал есть. С Наташей сейчас было лучше не связываться. Доев кашу с сосисками, я подвинул к себе чашку с чаем и потянулся за стоящей на краю стола банкой со смородиновым вареньем.
Лучше бы та банка упала на пол и разбилась. Вместо этого она упала на колени сидящей за столом Наташе. Я с ужасом наблюдал, как красное варенье медленно вытекает из открытой банки на Наташины светло-бежевые штроксы.
Тем, кто помнит начало восьмидесятых, не надо ничего объяснять. Достаточно одного слова «штроксы». Ну а остальным, кто не застал это славное время, поясню, что импортные джинсы из мелкого вельвета, именуемые штроксами, официально стоили примерно месячную зарплату инженера. Разумеется, официально и за официальную цену штроксы было купить практически невозможно, но мама умудрилась где-то их найти — так сильно Наташа их хотела. Моя сестра доставала маму по поводу штроксов чуть ли не полгода и в конце концов мама подарила их ей на день рождения.
Полминуты Наташа сидела в шоке.
— Что же ты наделал? — негодующе спросила меня сестра, когда к ней вернулся дар речи, — В чем я теперь на дискотеку пойду?
Я сжался от испуга, потому что Наташин тон не предвещал ничего хорошего.
— Я не специально, — сказал я, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.
Наташа начала меня обидно отчитывать. Несколько минут я молча слушал ее гневную речь о том, что ей не в чем идти на дискотеку.
— Надоели мне твои выходки, — завершила свою речь Наташа, — Сейчас спущу штаны и отлуплю ремнем по голой попе.
Я подумал, что Наташа меня просто пугает, но она потащила меня за руку из кухни в зал. Заметив, что моя сестра расстегивает на ходу ремень, я окончательно поверил в ее угрозу. Изловчившись, я
