хэпибёздовской вечеринкой, не задался с самого утра. Съемная Саввина квартира пребывала в мирной спячке, когда японское чудо техники выдало попсовую фугу до минор Баха с такой оглушительной полифонической мощью, что с котом Фрицем, названным так из чувства протеста, и спящим обычно на подушке рядом с головой Саввы, с перепугу приключился понос. Вонючая жижа щедро брызнула на волосы бедного любителя домашних животных, лишь на секунду медленнее кота среагировавшего на самурайскую подлянку. Подорвавшийся с подушки Савва увидел лишь самый кончик фрицевского хвоста, мелькнувший и скрывшийся за поворотом на кухню.
С такой же звериной стремительностью Савва метнулся в ванную и, даже не успев до конца произнести три заветных слова, уже подставил под душ свою пострадавшую голову. Потратив полчаса времени, целую бутылку шампуня и пол-флакона случайно обнаруженного в шкафчике хозяйского одеколона «Шипр», злой и голодный Савва уже выбегал из лифта, чуть не сбив с ног какую-то пенсионерку.
— Господи, — раздался за его спиной скрипучий голос старушенции, окончательно развеявшей все иллюзии, — коты в лифте срут, мужики с утра какую-то гадость пьют, когда будет порядок в стране...
Разодрав рукав единственного своего пиджака о какую-то железяку, торчавшую из косяка входной двери, Савва выскочил на свою улицу и минут десять ловил машину. Две остановились, но тотчас же мгновенно умчались, едва тот всовывал голову, чтобы назвать место назначения. Наконец его подобрало за пятьсот рублей какое-то мурло на раздолбанном «Москвиче», дыхнувшее на Савву таким перегаром, что у того полегчало на душе и показалось, что жизнь налаживается. Это впечатление не смог испортить даже тот факт, что на заднем сиденье оказалось какое-то незамеченное в горячке горизонтальное тело, мирно храпящее и оглушительно выпускающее газы на самых подлянистых ухабах, игнорируемых мурластым лихачом.
Тем не менее, чем ближе подъезжал Савва к своему офису, расположенному в уютном особняке на Бульварном кольце, чем дольше тыркались они по пробкам, чем громче делало мурло свой шансон, тем пакостнее снова становилось настроение Саввы. Он в который раз смотрел на часы и убеждался, что вместо положенных девяти часов будет в офисе не раньше десяти. Когда же в двух кварталах от офиса их раздолбайка, почти не затормозив, въехала в задницу выскочившего из подворотни УАЗика с военными номерами, и Савва тюкнулся головой в лобовое стекло, он, наконец, полностью убедился, что это не его день.
Когда мурло нашарило под сиденьем монтировку, растолкало тело на заднем сиденье и оба с милитаристским слоганом «убей гандона!» выскочили на разборку, Савва осторожно ощупал свою пострадавшую во второй раз за утро голову и убедился, что крови нет, зато лоб стал в два раза толще и даже как-то нависает над бровями. Неуверенными движениями Савва сумел извлечь свое тело из машины и, пошатываясь, побрел к месту службы, даже не вглянув в ту сторону, где раздавались возбужденные крики и начинали мелькать руки и ноги.
Знакомый охранник на входе с подозрением взглянул на Савву и почему-то попросил предъявить служебное удостоверение. В отделе, куда Савва понуро вполз, коллеги воззрились на него с разнообразными выражениями на лицах. Выражение очкастого лица Иванова означало — «ни хрена себе сказал я себе». Лощеная ряха Петрова с плохо скрываемой радостью извещала — «теперь точно бонус хрен получишь!» Сидоров скорчил репу, на которой можно было прочитать — «так... продолжение вечера было томным... живем не сладко, зато пьем не кисло... « Возвращенец Кошкинд с мудрой грустью окинул Савву взглядом, в котором чудилось что-то ветхозаветное, типа — «и это все пройдет».
Савва почти добрел до своего рабочего места, когда дверь кабинета фрау Штольц распахнулась и та, выскочив в отдел, командным немецким голосом, не
