нескрываемым удовольствием трахал молодёжного секретаря в зад, натягивал его в жаждущее члена очко, и хотя в то время такой секс был уголовно наказуем, это нисколько не мешало им обоим извлекать из однополого секса обоюдное — взаимное — наслаждение...
Вжик... вжик... — скрипят пружины кровати; Колька, оставив очередную попытку синхронизировать движения, закрывает глаза, и Гоблин Никандрович, как сорок лет назад, с наслаждением продолжает двигать бёдрами сам... тогда, сорок лет назад, вернувшись с зонального семинара, молодой Гоблин до самого лета вёл — в представлениях того времени — «аморальную жизнь», и даже не просто «аморальную», а «преступную» и «извращенную», поскольку тайная половая связь Гоблина с молодёжным секретарём после возвращения с семинара не только не прекратилась, а приобрела характер систематический и регулярный; впрочем, самого Гоблина всё это нисколько не напрягало и уж тем более нисколько не угнетало: Гоблин был молод, и его, молодого парня, не рефлексирующего попусту, без всякого напряга хватало и на юную работницу общепита, позволявшую Гоблину исключительно ... традиционный секс, и на первого секретаря горкома молодёжи, втайне предпочитавшего секс анальный, — одно другому ничуть не мешало, а даже наоборот — одно другое дополняло, и молодой, полный сил Гоблин без труда успевал и там, и там... он, наслаждаясь, трахал юную Дульсинею, трахал, наслаждаясь, своего «шефа» — и неизвестно, как долго всё это длилось бы и чем бы это всё в конце концов закончилось, если б ни одно происшествие, не только напугавшее всеохватного Гоблина, но и радикально изменившее его «беспорядочную половую жизнь»... А случилось вот что. В нескольких километрах от города, на живописном берегу озера, располагался пионерский лагерь, и в самом начале лета в лагере том было торжественное открытие сезона летнего детского отдыха — открытие первой смены; мероприятие это было рутинное — повторялось оно из года в год, и из года в год мероприятие это было не лишено для руководящих товарищей некоторой приятности: после торжественной части пионеры приступали к своей пионерской жизни, а на берегу озера для приезжавших на открытие гостей, состоявших сплошь из партийного и прочего начальства, накрывался стол, жарились шашлыки... организовывалась, как сказали бы ныне, корпоративная вечеринка, — в иные годы, если позволяла погода, «открытие сезона летнего детского отдыха» продолжалось до рассвета — до самого утра... и в тот год, когда Гоблин, «работая на два фронта», упивался «беспорядочной половой жизнью», было то же самое — торжественное открытие первой смены с последующим застольем для прибывших гостей; погода в тот день была изумительная, — Гоблин привёз своего секретаря в лагерь и, получив указание приехать за ним на следующее утро, тут же рванул назад в город — к своей Дульсинее... начиналось лето, молодая жизнь Гоблина била ключом, и ничего не предвещало беды, — короткую летнюю ночь Гоблин провел в объятиях Дульсинеи, а когда утром он приехал в лагерь, чтобы секретаря забрать, оказалось, что забирать ему некого — секретаря уже «забрали»; тут же, внутренне холодея, Гоблин узнал: молодёжный секретарь, явно хватив за столом лишнего, в половине первого ночи пытался изнасиловать пионера из первого отряда...
«что он пытался?» — не сразу понял легкомысленный Гоблин, но уже в следующую секунду он ощутил, как неприятный холодок возник в груди... из разрознённых — маловнятных — деталей Гоблин понял главное: секретаря повязали в тот момент, когда он, одной рукой прижимая вырывающегося, не на шутку перепуганного пионера к себе, другой рукой, засунутой пионеру в плавки, тискал возбуждённый пионерский член... и хотя формально ко всему этому Гоблин не имел ни малейшего отношения, он почувствовал, как нарастающий страх, возникнув в
