опасаясь новых мучений). А Наташка-то еще научится, они все... ... легко обучаемы. Хочешь, я ее научу? Я думаю, трех — четырех занятий хватит... — Иди ты в пизду, — беззлобно отозвался Лысый и снова закурил. — Ну что, хуесоска,... Ладно, у тебя была хорошая ночь, хватит с тебя на сегодня, — сказал он мне.
— Смотри, блядина, еще раз увижу тебя в короткой юбке — будешь всю бригаду в очередь обслуживать, поняла, проблядь ебАная? — повысил голос третий, и я поспешно закивала. Напугал, блядь, бригадир траханый..
— Ага, три раза в неделю плюс выходные, учти, потаскушка. Запомнила!? — рявкнул Бес, и я снова согласно затрясла головой. Он кинул в меня окурок, я вздрогнула, но окурок меня не обжёг, зашипел на мокром полу. А Лысый сделал несколько затяжек и протянул свою сигарету мне, я бы даже сказала, с каким-то сочувствием, или мне просто показалось. Я обошлась без \"спасибо\», затянулась, опускаю руку с сигаретой, а за ней от моих губ тянутся такие клейкие нити из спермы — слюны — соплей — слёз, мне даже самой прикольно стало. Они все заржали, кто-то протянул: \"Фуу!... \» — и вышли, больше не оборачиваясь на меня. За дверью Лысый что-то ещё сказал, я не расслышала, что именно, и они опять в хохот.
Докурив остаток сигареты до фильтра, я робко поднялась на ноги. Было мокро и противно, и еще я боялась, что они надумают вернуться. На цыпочках я подкралась к выходу, осторожно высунула голову и увидела их фигуры уже довольно далеко, хотя голоса были ещё слышны. Облегченно выдохнув, я вернулась к умывальнику.
Очень хотелось пить. Минералку они унесли с собой, но в одной из пивных бутылок я заметила недопитые несколько глотков и с жадностью выпила. (\"Балтика\» была, по-моему, или что-то местно)
Босоножки, всё это время остававшиеся на мне, почти не пострадали, только немного ободрались спереди, но это если внимательно разглядывать. Я скинула их и принялась с остервенением плескать на себя пригоршни холодной воды, отмываться и оттираться от всей этой грязищи...
Губа почти не опухла, кровь из неё уже не текла. А вот на теле были хорошо видны свежие, но неглубокие царапины. В волосах застряли катышки свернувшейся спермы, это я решила оставить до общаги. Некоторые дыры на чулках были чуть ли не с ладонь, пояс тоже весь перекручен и измочален. Затоптанный лифчик распластался в грязной лужице, там и оставайся, дорогой товарищ (на самом деле лифчик был недорогой, белорусский. Как и пояс). Обулась, подтянула мокрые чулочки, натянула трусики, сумочку на плечо — и бесстрашно шагнула за дверь.
До общаги оставалось метров триста. Я шла с высоко поднятой головой, с прямой спиной. Осознание того, что меня, одну из самых сексапильных девушек курса, хорошо знающую себе цену, только что изнасиловали самым немилосердным образом, оттрахали, унижали, растоптали в грязи общественной уборной, а мне это понравилось, и теперь ещё после этого я иду по ночному городу голая, в мокрых и безнадёжно изодранных чулках на истерзанном поясе, подстёгивало меня ОБАЛДЕННО. Проститутка! Проститутка, шлюха, грязная шлюшка, дешёвка, хуесоска!... — я упивалась этими словами, на все лады звучащими у меня в голове. Возможно, я даже произносила их вслух. Скажу откровенно, мне хотелось, чтобы кто-нибудь из знакомых меня сейчас увидел. Вообще кто-нибудь.
Мне даже хотелось, чтобы это был еще не конец вечера. Я бы выдержала ещё, несмотря на всю усталость. Но больше ничего не случилось. Не в этот раз...
Даже после основательного умывания под холодной водой я почти не ощущала майской прохлады, только иногда чуть поеживалась. Удивительно, я совсем не замёрзла, ни теперь, ни тогда, на сыром полу туалета, хотя пол был очень холодный.
Я крутила бёдрами, как на подиуме. Не таясь и не спеша, пересекла улицу, освещённую, но совершенно безлюдную, — и у киосков ни души, и сами киоскёры спали, наверное,
