возвращалась из школы, никто бы не принял её, высокую длинноногую девчонку в джинсовом сарафанчике, с густым хвостом пшеничных волос, за полиглотку... Я вообще думал, что она выйдет замуж сразу после школы — уже лет в двенадцать её личико светилось незаурядной красотой, и поклонников было, хоть отбавляй. Но ничего этого не произошло. Девочка со всей душей ударилась в учебу, и вскоре знала (!) именно знала, замечу, испанский, португальский, английский, французский, немецкий и вдобавок подбиралась к славянской группе языков. Подумывала и о скандинавах...
Короче, видеть её мы стали все реже — чаще всего тогда, когда она запершись в своей комнате с наушниками на голове зубрила очередной курс. Я знал, что у неё по крайней мере года два был постоянный парень, и жена уже начинала примерять на него роль будущего зятя (мне он не особенно нравился, но пожалуй, был ничем не хуже своих сверстников), но тот, похоже не выдержал Наталкиной страсти к разноязычию, и срулил с курса. Что она ему там позволяла — не знаю... Наверно, поцелуи, да по коленке погладить, разве что. Припоминаю её тогдашнюю, и с трудом вериться, что она могла позволить залезть себе, скажем, в лифчик... Хотя у бедняги, наверное, возникало искушение не раз, — дочка росла спортивная, подтянутая и крепенькая, как свежая репка, размер её бюста, в 16 лет, мне как-то сказала жена — аж третий, а тугая попочка наверняка призывнейше перекатывалась под тканью юбочки, когда она вышагивала своей пружинистой, целенаправленной походкой... Но я на все это не обращал никакого внимания. И Оле, которая иногда самозабвенно, даже с некоторой грустью хвалила дочку, что мол все при ней, верил скорей на слово, чем предметно — на самом деле, дочка росла, но как-то не мог воспринимать Наталку иначе, чем ребенка, по сути я относился к неё также, как будто она только начала ходить самостоятельно...
Когда Наталка закончила школу, мы уже постановили. что учиться она будет за границей, и платно. Во-первых, у нас были на это деньги. Во-вторых, в совершенстве владея почти всеми европейскими языками, наша девочка умудрилась остаться почти полной невеждой во всех прочих науках, особенно в точных. Это создало бы дополнительные сложности при поступлении в хороший отечественный ВУЗ, например в МГУ. Удивительно, но факт — требования к студентам у нас по-прежнему были выше, чем, скажем, в Германии. Наконец, сам факт её способностей позволял избежать затруднений при учебе в любой европейской стране, да и в некоторых неевропейских...
Так что мы отложили требуемую сумму, сделали необходимые запросы, справили документы — и Наташа поступила в древний европейский университет с шести вековой историей, изучать славянские и прочие среднеевропейские языки. Прошло еще пара месяцев, в течении которых Наталка только и делала, что учила материал, и мы проводили её на самолет...
Прошел год. Мы знали, что она учиться хорошо, да и вообще дела у неё идут отлично. Сначала она много писала мне и Оле на и-мэйл, присылала уйму фотографий, потом стала чуть реже, — ссылаясь на занятость в учебе, потом и вовсе раз в месяц. Зато один раз мне написал по-английски её декан, где от души поздравил с успехами дочери, она выступила с каким-то докладом. Блестяще, как я понял. Было чертовски приятно, но слегка странно, что она сама нас не порадовала... Мы оба работали (Оля категорически не пожелала сидеть дома в свое время, и сейчас её рекламное агентство давало уже ощутимый прибыток), так что только по вечерам, бывало, разговаривали о ней, как там Наталочка, как все складывается... Увы, в основном приходилось гадать. Когда в конце зимы Наталка написала, что на лето хочет вернуться в Россию отдохнуть, характер наших разговоров изменился. Мы стали планировать, как будем проводить вместе время, Оля даже предлагала совместное путешествие на Юга... Я бы предпочел наоборот, Карелию или
