больно пригожие, и Отечеству убыток. Погодь немного! Больно хорошо было! Барина два года не видели, а с мужиками нам невместно. Скажи еще про воинство?
— Другое теперь воинство! Такая пигалица с пистолем богатыря с бердышом завалит, — поручик помял Степашины титьки, приподнял и пересадил себе на колени. — Прости Оринушка, любые титьки люблю, и знатные и махонькие. Ты, рекрут, Орине телеса приласкай, пока я про воинство глаголить буду. Не то глаза твои лопнут от ее прелестностей!
Бабы захихикали, Арина Игнатьевна подсела к Вовчику:
— Как ты, Олешенька, поручиком стал, за подвиги?
— Без подвигов безродному нельзя! Да больно подвиги мои кровавы, рассказать, вы бабы спать не станете. И за грамотность! Столько рублей за обучение отдал, сказать страшно! И мука была жуткая, в младые годы учиться надобно!
Вовчик почти не слушал, телеса тискал.
— А теперь боевому строю заморскому учимся. Давайте бабы пройдите строем.
Он показал, как следует идти. Бабы хихикали, естество поручика сильно размахивалось. Нагие бабы встали рядышком, подняли по ноге и от смеха на шкуры повалились.
— Потому воинских баб и не бывает! — огорчился поручик, — амазоны были, да сгинули. Зато воинов ублажать лучше них не придумать!
Он легко поднял Степашку, опустился на шкуры и возложил на брюхо. Ключница привстала, притянула Вовчика прямо за естество и повалила. Он возлег на пригожие телеса и больше ничего не видел.
Горяченького после блуда решили отведать и приличности ради хламиды надели, девственную Верку собрались не распалять. Поручик много чего сказывал про воинство. Бабы часто ахали и уста ему лобзали. В конце трапезы он прижал Степашу:
— Пригожая ты девка! Но я к Оринушке в светелку на лежанку отправлюсь! Куртуазами займемся! Тебя рекрут ублажать станет! Плохо амуры вставит, мне пожалуешься, шомпола солдатские испробует!
Далее туман от государственного винца Вовчика закутал, всех Степашкиных приятностей он не упомнил.
Утром Вовчик проснулся от пинка поручика. Голова походила на колокол.
— Где Оринушка? — спросил он.
Вовчик осмотрелся. На шкурах спала Степашка, холстина ее покрывала. Она сладко сопела. Он приподнял холстину и порадовался, сколь приятно и тепленько худенькое тельце. Поручик тоже поглазел. Ключницы не было. Пошли искать по барскому дому. Она была уже занята делом, хлестала Верку розгой.
— Вот баба работящая! — восхитился поручик и засмотрелся на красную девкину задницу, Вовчик тоже засмотрелся, — Почто лупишь?
— Приятность в ней была от лапанья твоего, и развратность нашу за дверцей выглядывала!
— Да такой пригожий задок и пожалеть можно, Оринушка!
Арина Игнальевна Веркин подол опустила и шлепнула зад ладошкой:
— Быстро по ковшику принеси, поручику венгерского, служивому бражки!
— Оринушка, я ведь за тебя сорок рублей Гришке дам, и шестнадцать за Степашку!
Ключница засмеялась:
— Небось, обманите, господин поручик!
— Если жить в сражениях останусь, не обману! — нежно он ее облапил, Верка и Вовчик почти услезились.
— Рекрут! Найди сержанта, в Государеву одежду он тебя нарядит, в возке она лежит, и покажись мамке, пущай гордится. Сукно у нас голландской работы, гвардия все-таки. Да батюшке попу поклонись в ножки! Не зря он тебя учил, в люди выходишь! Мы с Оринушкой маленько попрощаемся.
Сержант покривился, очень ему не хотелось отрываться от вдовушки, но одежку выдал. Мамка была счастлива. Вовчик обещался ей грамотки посылать. Поп читать грамотки умел и староста.
Вовчик ступал в мундире по деревеньке, и был грустен. Мальцы и малые девки за ним восторженно бежали, мужики и бабы посматривали как на заморское диво, подойти боялись. Гордостью он воссиял, но тоскливость была более дальнего озера.
Только в полдень
