психдиспансера. Так, на всякий случай.
— Но настроение у нее к утру переменилось круто, знаешь ли. Вся такая ласковая стала из себя. Извивается, как змея, глазки строит. Ну, я ее и развязал. Сначала, конечно, все острое снял с нее, подальше отнес, а руки отдельно связал. Она ко мне, лижется, целуется, трется... Ну что я, не мужик что ли, в конце-то концов!
Последнюю фразу он проревел, вскочил зачем-то на ноги, пошатнулся, и упал обратно на диван — алкоголь есть алкоголь. Я же, воспользовавшись паузой, открыл вторую бутылку пива.
— Что тут рассказывать... Раздевалась она так, как ни одной стриптизерше не снилось. Опрокинула меня на спину, да еще так легко, молнию на брюках голыми руками разорвала! А когда я в нее вошел, так мышцами своими заработала, я аж заржал! А потом, — он неожиданно перешел на свистящий шепот. — Она меняться начала...
Мне показалось, что у Владика, при одном воспоминании об этом, вымышленном или реальном, событии, на голове зашевелились волосы. Попытался пошутить:
— Ну да, — выдавил я из себя. — Это же аниме, там же сплошные оборотни и ведьмы. — Расскажешь кому-нибудь еще. Врагу такого не пожелаю увидеть. Язык раздвоился, позеленел, когти себе стальные, что ли отрастила, видишь, что с курткой сделала! Хвостом своим змеиным мои ноги обвила — от этого я вообще чуть было не скопытился. И ебет меня не переставая. Когтями к моему горлу подбирается, глаза желтыми стали, зрачки в точку сжались, разгораются, как фонари. И тут я и спустил.
Повесив голову, он исподлобья посмотрел на меня, ожидая реакции. Не дождавшись ее, в очередной раз дико захохотал. Его забила крупная дрожь.
— Поним-м-маешь, и больно, и страшно, а приятно ведь, черт подери! А она только этого, должно быть, и ждала. Когтями уже шеи моей коснулась и вдруг раз — и нету ее! Я после этого целый день с закрытыми глазами пролежал, от шорохов вздрагивал. Какие только обещания перед Богом не давал: и с женщинами общаться зарекался, и пить...
Он с вздохом посмотрел на ряд пустых бутылок.
— Но вроде все было спокойно. Вечером осторожно телевизор включил. Как белый человек, заранее программу посмотрел, чтобы без ужасов фильм был.
— И что включил? — Спросил я.
— «Трех мушкетеров», — выдохнул он.
— И...
— Я на этот раз настороже был, к себе внимательно прислушивался. Вдруг что-то как будто в затылок кольнуло, ледяная иголка, или вроде того...
До этого момента я казался себе олицетворением спокойствия и здравого смысла. Из коридора донеслось бряцанием металла о металл.
— Она здесь!!! — Вадик рванулся в коридор, я побежал за ним.
Шум борьбы, треск рвущейся одежды, грохот падающих вешалок. Я щелкнул выключателем. Влад сидел верхом на стройной белокурой девице, зашнурованной в кожаные штаны и куртку, на ногах — сапоги с ботфортами. Она повернулась ко мне перекошенным от ярости лицом, и я узрел Людмилу Степановну Гурченко в ее лучшие годы. Кричала она что-то непонятное и, похоже, по — французки.
— Заткни ее чем-нибудь, Петя! — Вадик крепко держал ее руки, усевшись к ней на задницу.
Я вытащил из тумбочки скотч, и мы сообща заклеили ее рот, связали по рукам и ногам.
— И что теперь? — Я чувствовал, что от моего спокойствия не осталось и следа.
«Схожу с ума», — пришло вдруг в голову.
— Что, что... Еби ее.
— Чего?!
— Ну, я же тебе все рассказал, господин банкир, — с иронией произнес Владик.
Он заметно успокоился, видимо, от осознания собственной нормальности. Ведь я видел тоже, что и он, это давало надежду.
— Я КОНЧИЛ, И ОНА ИСЧЕЗЛА! Я бы и сам ей сейчас, но, сам понимаешь, не в той кондиции.
Не знаю, как в те времена завязывались штаны — Вадим просто разорвал все кожаные ремешки. Сказать, что Миледи сопротивлялась этому, значит, ничего не сказать. В конце
