(история, записанная в вагоне № 9, скорого поезда Владивосток — Москва).
— Как хотите, друзья мои, а любой из нас (не обижайтесь!), в той или иной степени извращенец! — проговорил задумчиво «Лысый» — крупный мужчина могучего телосложения с абсолютно безволосой головой и пышными с проседью усами.
Держа в крупных ладонях пустой стакан, кажущийся в них стопкой, он, выслушав вместе со всеми байку «Шныря», рассмеялся грустно и теперь, покачивая своей блестящей головой в такт движению поезда. Его негромкое замечание услышали все. Смех, как-то сразу стих, и присутствующие обернулись к «Лысому». «Карась» с серьезной физиономией, спросил, озабоченно почёсывая затылок.
— О чем это ты? Ты, что и вправду считаешь всех извращенцами или так, для красного словца брякнул, а, «профессор»? Ты меня извини, конечно, но, только зачем же так обзывать всех? Ты, может и шибко ученый для нашей простой компании, но и мы «не только лыком шиты»! Я, например, ни себя, ни «Шныря», который козу отодрал, извращенцами не считаю. А, братва? — обернулся он к своей артели.
— Да это, как считать, понимаешь, — примирительным тоном отозвался «Кузьмич», самый старший по возрасту в артели рыбаков.
С этой компанией простых, «как три рубля» мужиков, «Лысый» познакомился только потому, что, как всегда, пришлось «доставать» билет из Хабаровска до Москвы, вырывать с боем: грозить и унижаться; надуваться важно или униженно вручать кассирше шоколадку с ромом. Вот и попал он, как и хотел, в купейный вагон поезда Владивосток — Москва, где с ходу был наречен «Лысым» или «Профессором», пьяными в драбадан, веселыми рыбаками, возвращавшимися по домам после путины.
— Это, понимаешь, значит, — заплетающимся языком продолжал рассуждать Кузьмич, — ну, вроде и не ругательное это слово! У них, — он мотнул головой в сторону «Лысого», — у ученых, значит, это вовсе и не ругательство. Вот! — торжественно закончил он свое выступление, гордо оглядев притихшую бригаду мутным взглядом.
Он помолчал в наступившей тишине, задумчиво пожевал губами и поднял глаза на «Лысого».
— Верно, я говорю, а мил-человек? Али ошибаются? — Кузьмич снова оглядел компанию, добавляя, — может у человека, что случилось в жизни? А вы сразу обижаетесь. Вместо того, чтобы попросить рассказать толком: что и как? Слышь, «Профессор», не поведаешь ли нам свои соображения? А то уже надоело слушать байки «Шныря»! Только и слышишь: сунул, вынул, засадил, да отсосала!
— И, правда, «Профессор», расскажи и ты какую-нибудь историю, — похлопал попутчика по коленке громадный «Абрек» — «лицо кавказской национальности», неизвестно, каким образом попавший в артель рыбаков, — объяснишь заодно — почему всех человеков извращенцами считаешь.
Загалдели все разом, оживились. Кто в стаканы водку наливает, кто сигарету закуривает, а «Тюха» с «Матюхой» на верхних полках, так чуть не подрались, принявшись спорить о том, как воспринимать «Извращенца» к собственной персоне. «Профессор» пытался, было, ответить, но никто не слышал его в общем гвалте, пока «Карась» не рявкнул атаманским голосом: «Ша!».
— Слышь, братва, я думаю надо послушать умного человека! Когда ещё доведётся общаться с кандидатом наук вот так, запросто, вживую, так сказать?! Кому не интересно, попрошу на выход! Вагон-ресторан уже открылся! Да и поспать кому — места в других купе хватит. «Абрек», почему за порядком не следишь?
Все замолкли моментально, зная прекрасно характеры своего атамана и его «заместителя по политико-воспитательной работе». Раздались голоса: «Да мы, что? Да мы, ничего против того не имеем. Пусть говорит! Интересно даже».
— Ну, «Профессор»? Аудитория готова. Кафедру мы Вам соорудим моментально, — проговорил «Карась», укладывая на колени «Лысого» маленький чемоданчик и водружая сверху
