вышла замуж за одного моего знакомого, а её сестра Лариса трагически погибла в автокатастрофе.
Последняя глава
В ноябре пошли первые дожди, и ночью на тельавивской набережной было довольно тоскливо. А оказался я здесь очень просто. В начале девяностых почти все евреи в срочном порядке переметнулись в Израиль, а наиболее удачливые — в Штаты. Не скажу, что на Землю Обетованную меня привели только сионистские идеалы. В начале всё было прекрасно; государство помогало деньгами, и социальные работники нянчились, как в пионерском лагере. Это продолжалось в течение года, но вдруг всё закончилось, и я понял, что моя специальность инженера теплосетей в Израиле не нужна по простой причине, что нет здесь ни сетей, ни зимы с морозами. Переучиваться было лень. Ещё я пристрастился к водочке и как мужчина не мог выдать и четверть того потенциала, что мог лет пять назад. По инерции пару лет пытался жить за счёт устроенных женщин, но они долго не терпели неработающего и пьющего мужика. Заканчивались эти романы всегда одинаково: кто культурно, а кто со скандалом указывал мне на дверь.
Морской прибой монотонно стучал по кромке пляжа, отвоевывая прибрежную границу. Днём температура на солнышке поднималась выше двадцати градусов, но этого было недостаточно, чтобы мои больные суставы окончательно прогрелись. Я с группой бичей из бывших наших соотечественников в сезон дождей собирался перебраться на юг страны, в город Эйлат. Там можно было переждать сырую израильскую зиму, а в апреле спокойно мигрировать обратно на тельавивский пляж. Надо было только купить билет на автобус, но у нас не было денег. А когда они появлялись, быстро их пропивали и откладывали поездку на завтра. Это был замкнутый круг.
Сегодня ночью на песке городского пляжа горели костры и бичи группами по три-четыре человека пытались просушить промокшую обувь. Пластиковый стакан ходил по кругу, где «банкующий» чётко, с филигранной точностью разливал дешёвую водку «Казачок». Бывали случаи, когда из-за нескольких грамм белой жидкости возникали кровавые разборки, как правило, заканчивающиеся трагически. Полиция не вмешивалась в быт этих людей. Стражи порядка по утрам делали рейды по пляжам и часто находили людей без признаков жизни. Их они увозили в целлофановых мешках, констатируя в протоколе:
«Найден труп мужчины в возрасте двадцать пять-сорок лет без документов. Смерть наступила от ножевого ранения или от переохлаждения».
Государство старалось не замечать, что существует другая жизнь, жизнь изгоев, от которых отвернулось общество. Продолжительность той жизни была невелика, два-три года. Мало из тех, кто «бичевал», смог вернуться к нормальной жизни. Можно было идти в ночлежку, где вечером привозили остатки пищи из ресторанов, но там не было «романтики», ради которой многие бросили семью.
— Эй, братан, не обижайся, хочешь ещё водочки? — спросил молодой здоровяк с выбитыми зубами.
Я лежал на песке, голова как-то неестественно запрокинулась назад. Обида жгучая давила внутри, нет, не на этих молодых озверевших пьянчуг, которые полчаса назад меня избили. Обижался сам на себя, как могло произойти, что я — бывший интеллектуал, любимец женщин всех возрастов — валяюсь с пробитой головой, небритый, в грязной рубашке, без документов?
Неожиданно заморосил дождик, и «приятели» куда-то спешно удалились, оставив меня один на один с угасающим костром. Дрова перестали потрескивать, капли всё чаще шипели в пепелище. Наблюдая за огромной чёрной тучей, в сознании возник образ моего лучшего друга Коли Чемоданова.
Николай Николаевича не стало за два года до моей репатриации в Израиль. Сгубили Колю непомерная страсть к женщинам и прободная язва.
Несколько лет подряд мы питались в кафе «Птица» пережаренными цыплятами «табака», от которых язва и изжога не исчезали. А если учесть тот весёлый образ жизни с
