замкомвзвода был влюблён,
и — его это пугало... и — любовь его влекла, —
молодая кровь играла... сердце билось... и рука
то и дело лезла в брюки — поправлял Валерка член,
чтобы жар любовной муки скрыть от Сани... между тем,
чисто, весело и дерзко голубели небеса, —
несмотря на неизвестность, жар в душе не угасал!..
Из столовой, пообедав, первым Саня вышел, и —
поспешил Валерка следом, — Васька взглядом проводил
салабона, понимая, что всё это неспроста,
и... штанину поднимая, под столом у Васьки встал, —
Васька был в душе уверен, что Валерку Саня прёт:
или в зад его имеет, или в рот ему даёт...
Бля, устроился нехило замкомвзвода Иванов:
и меня, как бабу, шпилит, и салагу... пацанов
в жопу трахает, кайфуя... заимел себе гарем... —
думал Васька, брюки хуем подпирая... Между тем,
по себе судил Ублюдов — потому не представлял,
что бывает, кроме блуда (всунул-вынул-отъебал),
наслаждение иное, где не похоть правит бал —
где душа полна любовью, — всё равно что интеграл
для дебила — так для Васьки даже мысли о любви
были чем-то вроде басни: чувство нежности в груди?
трепет? робкая надежда на взаимность?... — для него
(для Ублюдова, конечно) это было всё равно
что в роддоме для младенца вместо соски сопромат...
так что, Васька, если честно, был не очень виноват:
недоступно было это для ублюдова ума...
потому Валерке вслед ... он усмехнулся, и в штанах
хуй у Васьки залупился: без труда представил он,
как в каптёрке, наклонившись, подставляет салабон
свою дырочку тугую Иванову... и как тот
разжимает её хуем... и вгоняет... и ебёт... —
Васька всё это представил... а ведь он бы тоже мог
салабона раком ставить! Подавил Ублюдов вздох...
Пидарасы! — на Серёгу посмотрев исподтишка,
через брюки он потрогал твёрдый хуй свой, и рука
между ног вдавилась сладко — Васька хуй ладонью сжал,
покосившись вновь украдкой на Серёгу, — Стас сказал,
посмотрев на Ваську: «Яйца за столом, бля, не чеши!»
«Я?» — Ублюдов, растерявшись, мигом руку поспешил
со штанов убрать. «А кто же? Ты», — ответил Ваське Стас.
«Может, в мыслях мужеложит он кого-нибудь из нас? —
усмехнулся Гена. — Или... он мечтает, чтоб его
мы сегодня подолбили после бани?» «А чего... —
к разговору подключился рассмеявшийся Ашот. —
После бани подолбиться по приколу...» «Можно в рот...»
«Лучше в жопу!» «Или сразу в рот и в жопу — с двух сторон! —
улыбнулся Гена. — Классно!» «После бани... вчетвером?» —
как о чем-то о привычном, тихим голосом Андрей
произнёс меланхолично... Васька, глядя на парней,
поперхнулся... и, не зная, как всё это понимать,
еле выдавил, моргая: «Ну, и шутки вас, блядь...»
Неужели, — он подумал, — замкомвзвода меня сдал?!
Пересохли мигом губы... Он же... он же обещал,
что ебать один он будет, что не скажет никому...
«Ни хуя себе, Ублюдов... — изумился Гена. — Ну,
никакого уваженья... Нюх ты, что ли, потерял?
Это что за выраженья?!» «Пацаны, вы что... да я...»
«Оборзел? А не боишься, что очко тебе порвём?»
«Яйца чешешь... материшься, сидя с нами за столом», —
произнёс меланхолично усмехнувшийся Андрей.
Хмыкнул Гена: «Неприлично... или ты, Ублюдов, гей? —
он спросил, на Ваську глядя. — Или, может, у тебя
зачесалось, Вася, сзади? Признавайся, Вася...» «Я...
не чешу я...» «Может, Стасик, померещилось тебе?
И напрасно ты на Васю наговариваешь?» «Не, —
усмехнулся Стасик, — точно. Я не это... не слепой!»
«Может, Вася, ты не дрочишь? Оттого и сухостой...»
«Разряжаться в Дуню надо! Яйца пухнуть не должны
у российского солдата...» «Извините, пацаны...»
«Хорошо ещё, что сало мы не кушали... а то б
тебе Стасик сразу дал бы за такое дело в лоб!»
«Или в рот после отбоя, — подавил зевок Андрей. —
Дело, в общем-то,
