Ехал я к своей двоюродной бабке с противоречивыми чувствами. И тому были свои причины. Приближалось окончание средней школы, и отец — полковник, мечтал о том, чтобы я продолжил семейную традицию. Вообще-то перспектива быть офицером меня не прельщала. Но тогда бы пришлось идти служить срочную — поступить бесплатно в институт я бы не смог, а на платную учёбу денег явно не хватало. Пришлось выбирать военный ВУЗ — туда и поступить легче, да и отец обещал найти тёплое местечко и посодействовать в военной карьере.
Так что почти смирился со своим ближайшим курсантским будущим, но пришла беда, откуда не ждали. На медкомиссии в военкомате пожилой хирург запустил свою огромную волосатую ладонь прямо мне в промежность и заявил:
— Не годен — двусторонняя паховая грыжа. Небольшая, но ярко выраженная. Госпитализация и операция. Иначе быть тебе офицером, как мне балериной.
И записал меня на операцию. Действительно, приглядевшись, я обнаружил по обеим сторонам низа своего паха, возле самых яичек, заметные припухлости.
Домой я заявился расстроенный — карьера будущего генерала рушилась на глазах, да и ложиться через месяц под нож хирурга, который бы рассёк скальпелем мои интимные области, честно говоря, не хотелось. Однако мать вдруг заявила:
— Операция когда? Через месяц? Может и не придётся на неё ложиться.
— Почему? — удивился я, постепенно привыкая к мысли, что этот этап придётся как-то пережить.
— А тётя Нюра, бабка твоя двоюродная, которая в Вологодской живёт, не помнишь чем на жизнь прирабатывает? — спросила мать.
— Конечно, нет, — ответил я: «всегда плохо, когда не знал и забыл».
О том, что у меня есть двоюродная бабка, родная сестра моей бабушки по матери, я, в принципе знал. Но видеть её никогда не видел, поскольку жила она в заброшенной деревне Вологодской области, к нам в Питер не выбиралась, ну а уж нам-то, городским, тем более в её глухомань было без надобности. Отношения кое-какие поддерживали, открытки на праздники слали, а больше никаких контактов.
— Баба Нюра — знахарка деревенская, — сказала мать, — она твою грыжу в два счёта заговорит. Каникулы скоро, вот сразу после Нового года и поедешь на недельку — всё лучше, чем ножом резать. Только поосторожнее там будь, — как-то загадочно улыбнулась мама. — Баба Нюра нравов вольных всегда придерживалась, да и дочь её приёмная из той же породы. Хотя родственник ты вроде близкий, — закончила она так же непонятно.
«Что значит — вольных нравов?» — подумал я. «Демократичная вероятно, бабка-то, здорово, может рюмку самогонки деревенской нальёт после бани».
Сыном я был домашним, в общем послушным, а круг моих интересов ограничивался сидением за компьютером каждую свободную минуту. Но с друзьями перед школьной дискотекой уже пробовал пару раз вина, чтобы девчонок смелее на медляк приглашать, и опыт этот мне понравился. Вот будет классно похвастаться потом в школе!
Вот и поехал я 16-летний будущий курсант в тьму-таракань за чудесным исцелением. Хотя, надо признаться, верилось в это с трудом — двадцатый век на исходе. Но попробовать было нужно, бабу Нюру мама, при случае похвалила как знающую знахарку, и гордилась таким родством.
С поезда на станции я сошёл в темноте, хотя и был-то всего шестой час вечера. Осмотрелся по сторонам, ища то ли сани, то ли телегу, не знаю сам. Мать сказала, что бабка меня встретит, или пошлёт кого — телеграмму она подала. Фотографий баб Нюриных у нас в семье не было, и я крутил головой в поисках старухи. Для меня все, кому около сорока были почти стариками, а тут — вообще, 54 года.
— Ну, здравствуй, племянничек, — услышал я от моложавой женщины, лет 35—40 на вид. — Что, не признал? — спросила она, улыбаясь какой-то влекущей улыбкой.
Да, блин... Как же тут признаешь? На меня смотрела
