Был тот на редкость погожий сентябрьский день, когда даже мысль о пыльной аудитории и профессоре Польских, страдающем радикулитом, словоблудием и неразделенной страстью к сопромату, казалась абсолютно невыносимой...
Волк еще с утра почувствовал мое настроение... беспокойные карие глаза внимательно следили за мной, а его хвост является наглядным воплощением хаотичности броуновского движения.
— Волчара, — вопрошаю я. — А кто за меня будет сессию сдавать? Ты?
Верхняя губа Волка искривилась в заискивающей улыбке и, секундой позже, оконные стекла жалобно звякнули от его положительного ответа.
Я сделал вид, что поверил.
А еще через полчаса мы уже двигались в сторону реки. Профессор
Польских и расчет знакопеременной нагрузки балок с защемленным концом остались где-то далеко в другой жизни. Левый карман мне приятно оттягивала бутылка Мерло, а в правом шелестел пакетик фисташек, которые выклянчил для себя Волк.
Не зря говорят... «Утром выпил — день свободен»! Удобно расположившись на высоком берегу, я протолкнул пробку в бутылку и сделал глоток вина, наблюдая за Волком, который в туче брызг носился по мелководью. Вдруг он остановился, навострил уши и уставился на что-то за моей спиной. Проследив его взгляд, я увидел собаку — тоже «немца». Его хозяйка стояла чуть поодаль и, прикрывая рукой глаза от солнца, смотрела на нас с Волком.
— Кобель? — деловито осведомилась она.
— Ага, — буркнул я. — Оба мы.
— А у меня девочка, — радостно сообщила она, проигнорировав или не расслышав моей реплики. — Это ведь хорошо — драться не будут.
Я согласился, что, мол, да, неплохо... Потому, что разнимать двух злющих, мокрых псов совершенно не интересно е занятие.
— А у вас, я смотрю, есть занятие поинтереснее. — улыбнулась она, показывая на зажатую у меня между колен бутылку.
— Присоединитесь? — я протянул ей вин. — Стаканов нет — извиняйте.
— Не страшно — я могу из горлышка. Только помаду сотру...
Я поспешил уверить ее, что весьма сомнительный букет этого вина только выиграет, если туда добавить немного хорошей помады.
Рассмеявшись, она села рядом, сделала глоток и, неожиданно, по-мужски, протянула мне ладонь. — Катя. А эту непослушную скотину, — она мотнула головой в сторону своей собаки, — зовут Норма.
— Александр. — я удивленно пожал протянутую руку.
Мы сидели, разговаривали о пустяках и смотрели на резвящихся в воде собак, по очереди прикладываясь к бутылке. Вела себя Катя естественно и непринужденно, как будто мы были случайно встретившимися старыми знакомыми. И я с удивлением заметил, что и мне не составляет никакого труда поддерживать этот легкий, с налетом флирта, разговор, тот настоящий разговор, который, обычно, приходил мне на ум с опозданием, и лишь после того, как остаешься один.
На вид ей было лет двадцать пять, но что-то в ее облике говорило мне, что ей больше — около тридцати... Красивой ее, пожалуй, можно было назвать с натяжкой, а вот эпитет «привлекательная» подошел бы в самый раз. Одета скромно, но чувствуется, что недешево и со вкусом...
«Короче, весьма странная мадам» — Подумал про себя я.
Вдруг Катя повернулась ко мне и, смотря прямо в глаза, спросила...
— Ну и что ты думаешь обо мне? Странная я... — она сделала паузу, словно подыскивая нужное слово. — ... мадам, верно?
Это было так неожиданно, что я на какое-то время лишился дара речи. Я неотрывно смотрел в эти зеленые глаза, чувствуя себя при этом ручной кладью на спецконтроле в таможне. Более распутного и, одновременно, завораживающего взгляда я, не видел больше ни у одной женщины.
И еще я с удивлением осознал, что испытываю сильную эрекцию.
Это была, наверное, какая-то магия. Потому, что в следующее мгновенье мы уже сдирали друг с друга одежду... Я
